Французско-польские рецепты для русско-турецкой войны.            

                               Первая русская победа на Черном море

        Сражение под Балаклавой. Художник И. Родионов

21 июня (2 июля) 1773 года казачьи посты, внимательно наблюдавшие за морем, заметили вдалеке турецкий корабль.

После похода князя Василия Михайловича Долгорукова-Крымского, состоявшегося двумя годами ранее, Крымское ханство формально считалось государством, независимым от Оттоманской Порты.

Это событие — первый в истории России опыт присоединения не просто исламской территории, а высокоразвитого исламского государства. Завоевания исламских царств происходили в истории России и ранее (можно привести хрестоматийные примеры Казани и Астрахани), но до присоединения Крыма не было случаев апелляции к мусульманской социально-политической доктрине на государственно-правовом уровне.

Однако чтобы столь значительный факт не был по рассеянности забыт ни местным ханом Сахиб-Гиреем, ни его окружением, на полуострове в ряде пунктов – таких как Кафа, Еникале и Керчь – были размещены русские гарнизоны, а на побережье – наблюдательные посты.

Дело в том, что острое чувство тоски по временам, когда Бахчисарай готов был выполнять пожелания султана с резвостью арабского скакуна, не покидало просторные залы Топкапы. Правда, этот «скакун» потреблял огромное количество «корма» в виде полновесных имперских акче, пороха, свинца и железа. Но выгода от ханских набегов была всегда ощутимой прибавкой к политике Стамбула. Война с русскими шла все более неблагоприятно, и Порта стремилась отыграться хоть в чем-нибудь. Планы высадки десанта в Крыму с последующей лекцией о хорошем поведении для Сахиб-Гирея и его мурз постоянно муссировались турецким командованием. Знали об этом и на русской стороне.
Поэтому, когда бдительные казаки зафиксировали появление корабля с полумесяцем на флаге, этот факт был немедленно доведен до сведения командующего эскадры, осуществлявшей мелкий ремонт в Балаклавской бухте. Силы, имеющиеся в распоряжении капитана 2 ранга Яна Хендрика ван Кинсбергена (который к тому времени провел на русской службе без малого два года), были невелики, но голландец был не робкого десятка и приказал готовиться к выходу в море.

Он не имел сведений о своем противнике, хотя и понимал, что за одним кораблем, предположительно фрегатом, мог следовать и весь могучий османский флот. Крым требовалось защитить, и Кинсберген собирался осуществить поставленную задачу во что бы то ни стало.

                                                                        Узлы польские и турецкие

Что же привело построенные на Дону корабли к берегам Крыма, а казаков и солдат – на территорию традиционно самого недружелюбно настроенного к России ханства?
Отношения обеих империй – Российской и Османской – на протяжении всего их существования были крайне далеки от добрососедских. Слишком часто шуршание перьев посольских писарей и цветистые речи дипломатических представителей сменялись повышенными тонами артиллерийской перебранки. Тугие узлы, завязанные историей десятилетия и столетия назад, ждали развязки. Молодая императрица Екатерина II, чей трон еще зыбко покачивался на гвардейских штыках, была вынуждена решать, и решать немедленно, целые ворохи дел, списки которых не поместились бы и в крытую обозную фуру. Предстояло плавно выскочить из непростой ситуации, возникшей после заключения союза с Пруссией, – по инициативе уже взятого под стражу супруга Екатерины II  Петра III.

Именно это соглашение вызвало резкое недовольство российских военных и государственных кругов и стало одной из причин переворота.

На юге империи, в полной мере пользуясь тем, что главные силы русских войск были до недавнего времени сосредоточены на войне с Фридрихом II, татарские набеги стали вновь приобретать угрожающий размах. По-прежнему оставались проблемными западные рубежи: Речь Посполитая превратилась в бледную тень того мощного государства, с которым Россия в буквальном смысле насмерть сражалась в начале XVII века. Польшу сотрясали хронические панские мятежи и смуты, и все это происходило при не менее хроническом отсутствии средств в растаскиваемой всеми, кто половчее, казне.
Польская монархия представляла собой уникальное явление: она была выборной, и выбор очередного монарха зависел от веса, силы и темперамента той или иной группировки магнатов. А правильней сказать, той страны, которая стояла за спинами этих магнатов и подогревала их выборный энтузиазм золотом. В октябре 1763 г. скончался польский король Август III, и на носу были очередные выборы. Именно избрание нового правителя Речи Посполитой дало начало целой цепи событий, которые и привели в конце концов к очередной русско-турецкой войне, присоединению Крыма и созданию Черноморского флота.

Польша, будучи довольно обширной страной, граничила со многими геополитическими игроками того периода: Россией, Австрией, Пруссией, Османской империей – и являлась своеобразным перекрестком, где сталкивались геополитические интересы. Естественно, у разных сторон были не менее разные подходы к выборам местного монарха. Австрийская империя ратовала за одного из принцев саксонского дома, чтобы иметь безусловное влияние на польские дела. Россия и Пруссия в лице Екатерины II и короля Пруссии Фридриха II поставили на кандидатуру Станислава Понятовского, который в целом устраивал обоих монархов. Этот человек был хорошо образован, имел неплохие дипломатические способности, что было очень кстати для сложных рецептов кипящего польского котла. К тому же Понятовский был более легитимен, чем кто-либо из саксонцев: он являлся отдаленным потомком Пястов, самой старинной польской династии.

Чтобы качнуть зыбкие весы королевских выборов в правильную сторону и склонить их в сторону нужного кандидата, российским руководством были предприняты определенные действия. Для начала фамильные сундуки многих сообразительных и влиятельных магнатов основательно потяжелели от царских червонцев, и эти уважаемые господа начали от души кричать о «добрососедских отношениях с Россией» и призывать поддержать Понятовского. Дабы придать бурному потоку предвыборной кампании упорядоченное течение, в Речь Посполитую без лишнего шума были введены русские войска. Подобное воздействие привело к кипению многие кабинеты в Вене, и австрийский посланник в Санкт-Петербурге князь Лобкович бросился требовать объяснений, на каком основании русские войска вошли в Речь Посполитую. В ответ императрица соизволила поинтересоваться у энергичного князя, на каком основании он смеет ее об этом спрашивать. Пруссия поддерживала Россию в польском вопросе, и австрийцам пришлось смириться с вмешательством в ход выборов, несмотря на то, что в карманы других не менее сообразительных панов текли ручейки имперских флоринов.

В сентябре 1764 г. Станислава-Августа Понятовского избрали, наконец, польским королем, и новому монарху пришлось начать выполнять свои «предвыборные обещания».

Екатерина и Фридрих в первую очередь потребовали у него уравнивания в правах католиков и диссидентов. Диссидентами в тогдашней Речи Посполитой называли как православных, так и протестантов. Русская императрица любезно сообщила Понятовскому, что до тех пор, пока данное условие не будет выполнено, ее войска останутся на территории Польши.
Король попал в трудную ситуацию, в которой оказываются любые политики, желающие поиграть в «многовекторность». С одной стороны, его пугали не слишком вежливо настроенные русские гарнизоны, с другой, – приходилось опасаться местного панства, вновь начавшего впадать в буйство. Сама мысль, что их могут уравнять с какими-то еретиками, приводила родовитых и не очень вельмож в неудержимую ярость. Щедрой струей подливало масла в огонь католическое духовенство, вкладывая в нужные уши мысли о том, что «истинную веру» попирают. Варшавский сейм клокотал и шумел настолько громко, что русский посланник князь Н. В. Репнин был вынужден прямо заявить о том, что имеющихся в его наличии средств хватит на то, чтобы «перешуметь» панов заседателей.
Поскольку нетрудно было догадаться, что под «средствами» следует понимать в первую очередь жерла «единорогов» в купе с барабанной дробью батальонных каре, сейм проявил похвальную сговорчивость. Ведь князь занимал должность не только посланника, но и по совместительству был командующим всем воинским контингентом в Польше. В конце концов, был принят закон об уравнивании в правах с католиками православных и протестантов. Но данное постановление так и осталось на бумаге. Часть шляхты, чувствуя себя оскорбленной, выступила против этого скандального, с их точки зрения, решения сейма. Причем протест очень быстро перестал быть явлением риторическим. В конце февраля 1768 г. в крепости Бар несколько влиятельных магнатов при идеологической и не только поддержке католических епископов основали Конфедерацию против решений сейма.

Подобные явления и ранее были нередки в Речи Посполитой и составляли неотъемлемую часть ее насыщенной внутриполитической жизни.

Артур Гроттгер «Молитва барских конфедератов»

Конфедераты создавали вооруженные отряды, которые начали борьбу с королевской властью. Стали широко распространяться зверства против православного населения и духовенства, обычным явлением стали массовые казни и расправы. Уже через месяц Станислав Понятовский, видя, что контроль над ситуацией стремительно ускользает из его рук, был вынужден обратиться к России за помощью. К панскому мятежу добавилась новая напасть: в ответ на зверства, предпринятые шляхтой против православного населения, на Правобережной Украине вспыхнуло восстание, вошедшее в историю как Колиивщина. Руководителями его были запорожский казак Максим Железняк и сотник Иван Гонта.

Предпосылки к такому масштабному выступлению сформировались уже давно. Население Правобережной Украины находилось в Речи Посполитой в состоянии полного бесправия и подвергалось религиозным гонениям. Восставшие, именующие себя гайдамаками, на польские жестокости отвечали равноценными действиями, истребляя католическую шляхту, ксендзов и представителей власти, не особо разбираясь, являлась ли она королевской или поддерживала конфедератов. Восстание оказало непосредственное влияние на характер и деятельность бунтующей шляхты. И оно же в конечном счете стало одной из причин начала русско-турецкой войны.

Один из отрядов гайдамаков под руководством сотника Шило в составе 300 человек при 4 орудиях, преследуя конфедератов и увлекшись этим делом, ворвался в принадлежащий Османской империи городок Балта на пограничной реке Кодыме. Сотник Шило и его товарищи устроили в Балте настоящий погром, причем досталось не только не успевшим скрыться панам, но и проживающим тут же евреям и ногайцам. Впрочем, война с Портой не входила в расчеты повстанцев, и, вернувшись на польский берег, они предложили турецкому коменданту Якуб-аге уладить конфликт мирным путем. Обиженным туркам вернули награбленное в пылу погрома имущество, и инцидент был на местах исчерпан. Однако когда весть о Балтском инциденте достигла Стамбула, там рассудили иначе, увидев в происходящем «русский след» и «руку Петербурга».

Османская империя давно уже с беспокойством поглядывала на процессы, происходящие в Речи Посполитой. Ее вполне устраивала перманентная польская смута с мятежами шляхты и крестьянскими бунтами, поскольку нестабильность этого рыхлого королевства не давала расслабиться России. Избрание явно назначенного короля турки еще смогли проглотить, морщась, впрочем, как от горькой пилюли. Но вот русские военные контингенты на территории Польши у Стамбула вызывали совершенно искреннее раздражение.
Нельзя забывать, что свою партию при дворе султана сыграли и французские скрипки, голосившие об искреннем расположении короля Людовика XV к Его Величеству Султану. Во Франции имелись давнишние планы присоединить к своим владениям Египет, чтобы получить широкий доступ к торговле с Востоком. По расчетам Версаля, увязнувшую в войне с Россией Турцию можно будет склонить к уступке этого важного региона. Долгое время эта подковерная возня не давала результатов, и в Париже не были довольны деятельностью посла графа де Вержена. К польским конфедератам были направлены эмиссары, которые уговорили разгоряченных панов уступить Османской империи Подолию и Волынь в случае вступления Стамбула в войну против России.
Буйная шляхта была готова к любым союзникам против «московитов» и недолго думая дала свое согласие на территориальные уступки, лишь бы прогнать ненавистных русских. Подобная «инициатива» польской, хоть и мятежной, стороны была правильным образом подана в Стамбуле под аккомпанемент звона луидоров. И стал бы случай в Балте досадным пограничным инцидентом, о котором посудачили бы и вскоре забыли по обеим сторонам границы, если бы не желание османов немного расширить свои владения и доказать политическую значимость. Поразмыслив, турецкие дипломаты объявили восставших гайдамаков ни много ни мало русскими регулярными войсками и в связи с этим решительно потребовали у Петербурга вывода всего армейского контингента, который помогал Понятовскому осуществлять наведение порядка в стране.

Россия на тот период вовсе не желала войны с Портой – ее полностью увлекли польские проблемы. К тому же императрица Екатерина II хотела упрочнить свое положение на троне. Русский посол в Турции Алексей Михайлович Обресков получил указание быть любезным с турецкой стороной и в то же время сохранять твердость позиции.

Для усиления таковой в Стамбул были отправлены 70 тысяч золотых рублей для подарков нужным чиновникам. Но партия войны при дворе султана Мустафы III неуклонно брала верх. Сам турецкий правитель был довольно осторожным политиком и осознавал все более усугубляющееся отставание своей страны от России и Европы.

Но французская дипломатия не жалела ни средств, ни сил – в высших турецких кругах распространялась информация о том, что коварная Екатерина II вскоре сочетается браком с Понятовским и в результате присоединит к своей и без того обширной империи еще и Польшу. Удар был нанесен расчетливо. Никто и не вспоминал, что Екатерина не была настолько глупа, чтобы связаться с полностью зависимым от нее польским королем. Все сколько-нибудь значимые фигуры, ратовавшие за мир с Российской империей, изымались из грандиозной политической игры: в отставку был отправлен сначала великий визирь, а потом и рейс-эффенди (аналог министра иностранных дел). Тучи грядущей войны сгустились.

В конце сентября 1768 г. новый великий визирь вызвал Алексея Обрескова к себе. Зал, где происходила встреча, был наполнен турецкими высокопоставленными лицами в состоянии, далеком от миролюбия. В ответ на поздравительную речь посла по случаю вступления на высокую должность визирь гневным окриком оборвал Обрескова и тут же начал читать длинный перечень обвинений и претензий к России, самым значительным из которых было упоминание инцидента в Балте. Закончив речь, визирь потребовал немедленного вывода русских войск из Польши. Тот факт, что гайдамаки были польскими подданными, действовавшими с польской же территории, был им в пылу красноречия предусмотрительно позабыт. От Обрескова требовали немедленного ответа. Алексей Михайлович резонно сообщил, что не имеет полномочий принимать подобные решения, и попросил турецкую сторону изложить свои претензии в письменном виде для дальнейшей отсылки в Петербург. В ответ визирь приказал схватить посла. Алексея Михайловича и его свиту под радостный гомон толпы через весь Стамбул препроводили в Семибашенный замок – Едикуле.

                                                         Морские заботы и новоизобретенные суда

Это была первая война с турками со времен правления Анны Иоанновны и первая война Екатерины II. Перед императрицей встала масса проблем, поскольку к такому масштабному конфликту Россия готова не была. Алчной, воинственной и жаждущей завоеваний ее рисовала лишь западная пресса, уже тогда имевшая острое и ядовитое жало. Османская империя, несмотря на все более усиливающуюся дряхлость государственной машины, являлась одним из крупнейших тогдашних государств, располагавших не только огромной сухопутной армией, но и традиционно многочисленным военно-морским флотом.
Проблема состояла в том, что на Черном море, ставшем ареной боевых действий, Россия практически не имела никаких морских сил. А такие силы пришлись бы как нельзя более кстати, особенно в перспективных операциях против Крымского ханства. Во времена русско-турецкой войны 1734–1739 гг. в Брянске начали строить многочисленные мелкие суда (дубель-шлюпки, десантные плашкоуты, прамы и плоскодонные галеры). Спущенные на воду в Брянске корабли получали вооружение на Десне, далее переходили на Днепр и там двигались до порогов. Тут после длительной процедуры разгрузок-погрузок и перетаскивания волоком с большим трудом удавалось достичь Днепро-Бугского лимана. От такого передвижения подводные части многих кораблей пришли в полную либо частичную негодность, и лишь небольшая часть плавсостава добралась до Очакова, где в ту пору (1737 г.) стоял русский гарнизон.

В дальнейшем решено было строить корабли ниже Днепровских порогов, где на острове Вышней Хортице фельдмаршал Бурхард Кристоф Миних заложил в 1738 г. Ново-Запорожскую верфь.

На ней было развернуто строительство прамов, галер и других мелкотоннажных кораблей. Однако в судостроительную программу вмешалась политика – после заключения сепаратного мира между Австрией и Турцией и возникшей в русской армии эпидемии чумы Ново-Запорожская верфь была оставлена, а все оборудование и недостроенные корабли либо брошены, либо уничтожены. Так закончилась неудачей первая попытка со времен Азовских походов Петра обрести военно-морские силы в бассейне Черного моря.

С началом войны 1768–1774 гг. такая проблема возникла вновь – нужда в боевых кораблях никуда не делась.

С началом активной фазы боевых действий в 1769 году возобновились работы на старых петровских верфях – законсервированных или заброшенных – Новопавловской, Тавровской, Икорецкой, Новохопёрской. Руководство процессом строительства было возложено на контр-адмирала Алексея Наумовича Сенявина.

Уже в апреле 1769 г. на Икорецкой верфи были спущены на воду четыре прама, заложенных еще в 1738 году. Это были двухпалубные 44-пушечные корабли, обладающие значительной огневой мощью. Опыт эксплуатации подобных кораблей показывал, что они малоподвижны и обладают недостаточной мореходностью. Поэтому введенные в строй «Парис», «Елень», «Гектор» и «Лефеб» использовались как плавучие батареи для защиты Таганрогской и Азовской крепостей.

Учитывая недостатки прамов, Адмиралтейство приняло решение строить корабли, технически более совершенные и мореходные. Были разработаны несколько проектов такого рода кораблей, получивших название новоизобретенных, поскольку они не были конструктивно похожи на те, которые строились ранее. В них был заключен технический компромисс между двумя эксплуатационными крайностями. Крупное водоизмещение вызывало серьезные трудности при выходе из относительно неглубокого Дона, а совсем мелкие суда были малопригодны в условиях Черного моря и малоценны в военном отношении. Поэтому пришли к решению строить парусно-гребные корабли, вооруженные 12–16 пушками. В целом было разработано четыре основных проекта, которые и запустили в производство.

В сентябре 1769 г. в Новопавловске был заложен трехмачтовый «Хотин». Его длина составляла 39 метров, ширина – 8,23 м, осадка – 2,7 м. Последняя величина была строго регламентирована постановлением Адмиралтейства для всех новоизобретенных судов. Вооружение «Хотина» составляло шестнадцать 12-фунтовых орудий. 1 марта 1770 года «Хотин» был спущен на воду.

В начале осени 1769 г. состоялась закладка еще семи двухмачтовых кораблей, строившихся по второму проекту. Пять из них – «Таганрог», «Азов», «Корон», «Морея» и «Журжа» – строились в Новопавловске, а два – «Модон» и «Новопавловск» – на Икорецкой верфи. Это тип новоизобретенных был меньше «Хотина»: длина 31,4 метра, ширина 8,5 и осадка – те же 2,7 м. Иным был и состав вооружения: две 1-пудовые гаубицы и четырнадцать 12-фунтовых орудий.

Новоизобретенный корабль 2-го рода. Отчетливо видны две мачты (грот- и бизань-) со штатным бизань-гафелем на бизань-мачте. Реконструкция бокового вида выполнена Лебедевым А. А. на основе изображения в статье А. Б. Шешина «Азовская флотилия в войне 1768–1774 гг.»

По третьему проекту заложили два бомбардирских корабля – по одному на Икорецкой и Новопавловской верфи. Они были одномачтовыми и вооружались 2-пудовой мортирой, двумя 1-пудовыми гаубицами и восемью 12-фунтовыми пушками. Четвертый тип, по которому были построены еще два новоизобретенных корабля, также относился к бомбардирским. «Яссы» и «Бухарест» были оснащены двумя 3-пудовыми мортирами и двенадцатью 6-фунтовыми орудиями каждый.

За вынужденное ограничение размеров и осадки пришлось заплатить: новоизобретенные корабли, хоть и были лучше, чем прамы, но тоже имели плохую мореходность и низкую скорость. И все же они составили ядро стремительными темпами строящейся и формируемой Азовской флотилии. В Петербурге считали, что эскадры, посланные с Балтики на Средиземное море, выполняют важную, но все-таки отвлекающую роль, несмотря на то, что ими были одержаны наиболее впечатляющие морские победы в этой войне. На главном же театре войны требовались «местные» военно-морские силы.
17 мая 1771 года произведенный двумя годами ранее в вице-адмиралы Сенявин поднял свой флаг на «Хотине» – у России вновь появился Азовский флот. В него кроме новоизобретенных кораблей входили еще и построенные на Новохопёрской верфи несколько фрегатов, прамы и канонерские лодки. Как обычно в подобных обстоятельствах, остро встал кадровый вопрос – моряков на юге России в ту пору было немного. Для укомплектования экипажей нижними чинами и офицерами из Петербурга на Азовское море было отправлено почти полторы тысячи человек.

Уже летом 1771 г. корабли Азовской флотилии оказали всемерное содействие армии Василия Михайловича Долгорукова при овладении Перекопом и дальнейшем продвижении в Крым.

В конце июня при непосредственной поддержке кораблей Сенявина русские войска заняли крепости Еникале и Керчь, открывая тем самым выход в Черное море.

Османскому флоту пришлось смириться с тем фактом, что он теперь перестал быть единоличной силой в бассейне Черного моря, почти два с половиной века являвшегося турецким «озером». Самолюбие не позволило гордым туркам принять такое положение вещей как должное, как и то, что вассальный Крым стремительно уплывал из их рук. И они попытались откорректировать ситуацию в свою пользу.

                                          Капитан Кинсберген и первая русская победа

                                                      Капитан 2 ранга Ян Хендрик ван Кинсберген

К началу 1773 г. Азовский флот уже представлял собой компактную, но организованную и хорошо вооруженную силу, хоть ему и недоставало боевого опыта, и имелся некомплект экипажей. Тем не менее на кораблях Сенявина служило много храбрых офицеров – некоторые из них станут впоследствии прославленными адмиралами. И если о лейтенанте Федоре Ушакове, командире прама №1 «Гектор», известно широко, то капитан 2 ранга голландец Ян Хендрик Кинсберген остался в тени истории.
Подобно многим, Кинсберген оправился служить в Россию, поскольку не имел служебных и материальных перспектив у себя на родине. Он родился в 1735 г. в семье австрийского военного, переехавшего затем в Нидерланды. Уже в десятилетнем возрасте отец, записавший его к себе в роту кадетом, взял мальчика с собой на войну – в то время в Европе полыхала война за Австрийское наследство. Будущий адмирал в столь юном возрасте понюхал не книжного, а совершенно натурального пороха. Он много читал, и на глаза ему попалась биография адмирала де Рюйтера, которая произвела на него большое впечатление. Вернувшись с войны повзрослевшим 13-летним подростком, Ян Хендрик пообещал самому себе стать моряком. Отец, видя увлечение сына, отправил того учиться математике и навигации, и в возрасте 15 лет юноша попал служить на военный корабль.
Он много плавал, ходил в том числе и в Вест-Индию, однако флот некогда могучей Голландии тогда пребывал в стагнации, и Кинсберген, будучи уже опытным моряком, в 1770 году решил отправиться в далекую Россию. Там молодому офицеру с ходу дали звание капитан-лейтенанта, а в марте 1772 г. – капитана 2 ранга. Шла русско-турецкая война, и военную карьеру моряки при наличии способностей делали быстро. Вначале Кинсберген служил на Дунае, где не только неоднократно бывал в гуще сражений, но и показал себя сведущим в морском деле, чем и завоевал уважение фельдмаршала Румянцева. Позже его отправили ко двору императрицы с важным донесением, где ему подвернулся случай побеседовать с Екатериной Алексеевной.

В марте 1773 г. офицер выехал из Петербурга в распоряжение вице-адмирала Сенявина. Несмотря на то, что исход войны был предрешен, и турки даже решились пойти на мирные переговоры, которые, впрочем, продвигались черепашьими темпами, Османская империя все еще не признавала свою партию проигранной. Весной 1773 г. среди населения крымских городов, прежде всего портовых, начали распространяться упорные слухи о подготовке турками десантной операции в Крым. На первый взгляд этот замысел имел шанс на успех – турецкий флот обладал подавляющим превосходством над Азовской флотилией, русских войск в Крыму было относительно немного, к тому же часть татарской верхушки, переведя дух после молниеносной операции Долгорукова, желала вновь вверить себя покровительству всесильного султана.
В этой ситуации, несмотря на неравенство сил, Сенявину предписывалось во что бы то ни стало защитить Крым и не допустить высадки турецкой армии, после которой последовало бы неминуемое восстание татар. Командующий русскими войсками в Крыму Александр Александрович Прозоровский, получив сведения от своих агентов об угрозе вражеского десанта, принял ряд мер для повышения обороноспособности полуострова.

Вдоль побережья была налажена цепь наблюдательных постов, которые непрерывно следили за морем. В июне 1773 г. в Балаклавской бухте под командованием прибывшего из Петербурга Кинсбергена находились два корабля, потрепанные недавним штормом, – «Таганрог» и «Корон».

21 июня (2 июля) капитану доложили, что казачий пост зафиксировал в море крупный корабль противника. Оценив его как разведчика впереди главных сил, Кинсберген отдал приказ сниматься с якоря, хотя команды обоих кораблей еще были заняты ремонтом. К слову сказать, в экипажах был некомплект личного состава, и его приходилось пополнять за счет лояльно относившихся к русским греков из местного населения. Из-за непогоды «Таганрог» и «Корон» вышли в море утром 22 июня (3 июля) и отправились на перехват противника. Кинсберген держал свой флаг на «Таганроге».
Утро 23 июня (4 июля) встретило отряд русских кораблей густым туманом, но когда он рассеялся, с «Корона» обнаружили неизвестный корабль, о чем немедленно доложили Кинсбергену. Тот приказал идти на сближение, и вскоре русские моряки увидели шедшие колонной четыре турецких корабля, опознанные как три крупных трехмачтовых фрегата и одна шебека. На борту этой эскадры находился десантный отряд для высадки в Крыму. Несмотря на подавляющее превосходство противника в огневой мощи: 32 орудия на обоих русских кораблях против полутора сотен у турок, – капитан Кинсберген не уклонился от встречи, а приказал вступить в бой. Оба русских корабля начали сближаться с противником.

Около 12 часов дня турецкий флагман открыл по «Таганрогу» огонь. Из-за неблагоприятного ветра «Корон» вступил в сражение часом позже. Огонь русских орудий был более точен и эффективен – турецкие команды были плохо обучены, а солдаты, скучившись на палубах, являли собой отличную мишень. Противники сблизились на близкую дистанцию, которая позволяла обмениваться не только орудийными, но и мушкетными залпами. Видя неэффективность своей стрельбы, турки попытались взять «Корон» на абордаж, но были с потерями отбиты. На турецком флагманском фрегате вспыхнул пожар, и он был вынужден выйти из боя. Досталось и шебеке, которая лишилась бушприта.

В конце концов, после боя, который длился, по разным оценкам, 5 или 6 часов, турецкая эскадра была вынуждена изменить курс и, пользуясь своей быстроходностью и благоприятным ветром, выйти из сражения.

Кинсберген бросился было в погоню, но плохие мореходные и скоростные качества новоизобретенных судов не позволили им догнать турок. Прокрейсировав в море на всякий случай еще некоторое время, 25 июня (6 июля) отряд вернулся в Балаклавскую бухту. Это была победа над турецким флотом на Черном море – первая из многих будущих побед. Турки полностью отказались от идеи высадить десант в Крым, хотя и располагали девятью линкорами, базирующимися в Стамбуле. Русско-турецкая война, начавшаяся из-за сложных проблем в медленно умирающей Речи Посполитой, двигалась к своему победному концу. А Яну Хендрику ван Кинсбергену, будущему адмиралу, предстояло еще послужить в русском флоте.

                                                                  Автор: Денис Бриг