1993. Чёрная осень «Белого дома». Из записок москвича

Октябрь 1993-го сразу назвали «чёрным». Противостояние Верховного Совета с президентом и правительством завершилось расстрелом «Белого дома» из танковых пушек — чёрной была, похоже, вся тогдашняя осень. В центре Москвы, совсем недалеко от станции метро «Краснопресненская», долгие годы сохраняется неформальная, а точнее, просто народная мемориальная зона. Тут рядом стенды с пожелтевшими от времени газетными вырезками и вереницы прикрепленных к ограде сквера фотографий с черной каймой. С них на прохожих смотрят большей частью молодые и полные надежд лица.

  

Тут же, у ограды — фрагменты баррикад, красные флаги и транспаранты, букеты цветов. Этот скромный мемориал возник той же страшной осенью стихийно, без разрешения городских властей и к их очевидному неудовольствию. И хотя все эти годы от случая к случаю возникают разговоры о грядущей зачистке и «благоустройстве» территории, очевидно, даже у самых равнодушных чиновников не поднимается на это рука. Потому что мемориал этот — единственный в России островок памяти о национальной трагедии, развернувшейся здесь в конце сентября – начале октября 1993 года.

                                                                           В центре событий
Похоже, что этому старому району Москвы под названием Пресня суждено становиться ареной драматических событий. В декабре 1905 года здесь находился очаг вооруженного восстания против царского правительства, жестоко подавленного войсками. Бои на Пресне стали прелюдией российской революции 1917 года, а отзвуки тех событий победившая коммунистическая власть запечатлела в названиях окрестных улиц и памятниках, посвященных повстанцам. 

Шли годы, и некогда фабричный район стал застраиваться зданиями, предназначенными для различных учреждений и ведомств. В конце 70-х годов прошлого века на Краснопресненской набережной возникло помпезное здание, предназначенное для Совета Министров РСФСР. Но, несмотря на респектабельную внешность, бунтарский дух, похоже, крепко пропитал пресненскую почву и ждал своего часа.

Российская Федерация, несмотря на свою системообразующую роль, была самой бесправной составной частью Советского Союза. В отличие от прочих союзных республик она не имела собственного политического руководства, все атрибуты государственности носили исключительно декларативный характер, а российское «правительство» было чисто техническим органом. Не удивительно, что «Белый дом», прозванный так из-за цвета отделанных мраморной плиткой фасадов, долгие годы находился на периферии политической жизни страны.
Ситуация изменилась, когда в 1990 году на Краснопресненской набережной поселился Верховный Совет РСФСР. Перестройка Михаила Сергеевича Горбачева достигла апогея, союзный центр слабел и республики отвоевывали все больше полномочий. В авангарде борьбы за самостоятельность находился российский парламент во главе с Борисом Николаевичем Ельциным.

Таким образом, и «Белый дом», некогда тихое прибежище опальных чиновников, оказался в эпицентре бурных событий.
Ельцин завоевал невероятную популярность как непримиримый антагонист Горбачева, который к тому времени надоел, кажется, уже всей стране своей пустой болтовней и редкой способностью усугублять старые проблемы и порождать новые. Республики все настойчивее требовали перераспределения властных полномочий в свою пользу. В качестве компромисса Горбачев предложил заключить новый Союзный договор, который отразил бы сложившуюся политическую реальность.

                Подписание соглашения о создании Содружества Независимых Государств (СНГ), 8 декабря 1991 года 

Документ был готов к подписанию, когда события приняли неожиданный оборот. 19 августа 1991 года стало известно о создании ГКЧП — некоего коллегиального органа из высших чиновников под предводительством вице-президента СССР Геннадия Ивановича Янаева. ГКЧП отстранил Горбачева от власти под предлогом его болезни, ввел в стране чрезвычайное положение, якобы необходимое для борьбы с охватившей страну анархией.

                         Слева  направо: А.И. Тизяков, В.А. Стародубцев, Б.К. Пуго, Г.И. Янаев, О.Д. Бакланов.

Оплотом противостояния ГКЧП стал «Белый дом». Для поддержки и защиты российских депутатов и Ельцина сюда стали собираться тысячи горожан. Спустя три дня, не имея ни широкой общественной опоры, ни внятной программы действий, ни полномочий для их осуществления, ни единого лидера, ГКЧП фактически самоликвидировался.

  министр внутренних дел Борис Пуго, несостоявшийся президент Геннадий Янаев и уже напрочь забытый зампред   совета обороны Олег Бакланов

«Победа демократии» над «реакционным» путчем стала ударом, похоронившим Советский Союз. Бывшие республики отныне стали независимыми государствами. Президент новой России Борис Ельцин выдал карт-бланш правительству под руководством экономиста Егора Тимуровича Гайдара на проведение радикальных реформ. 

Но реформы сразу не задались. Единственным их положительным результатом стало исчезновение товарного дефицита, что, впрочем, было предсказуемым следствием отказа от госрегулирования цен. Чудовищная инфляция обесценила банковские вклады граждан и поставила их на грань выживания; на фоне стремительно нищающего населения выделялось богатство нуворишей. Многие предприятия закрывались, другие, едва оставаясь на плаву, страдали от кризиса неплатежей, а их работники — от долгов по зарплате. Частный бизнес оказался под контролем криминальных группировок, которые по своему влиянию успешно конкурировали с официальной властью, а порой ее подменяли.

Чиновный корпус поразила тотальная коррупция. Во внешней политике Россия, формально став независимым государством, оказалась вассалом США, слепо следуя в фарватере вашингтонского курса. Долгожданная «демократия» обернулась тем, что важнейшие государственные решения принимались в узком кругу, состоявшем из случайных людей и откровенных проходимцев. 
Многие депутаты, недавно горячо поддерживавшие Ельцина, были обескуражены происходящим, на них воздействовали и избиратели, возмущенные последствиями гайдаровской «шоковой терапии». 

С начала 1992-го года исполнительная и законодательная ветви власти все более удалялись друг от друга. И не только в политическом смысле. Президент перебрался в Московский кремль, правительство — в комплекс задний бывшего ЦК КПСС на Старой площади, а Верховный Совет остался в «Белом доме». Так здание на Краснопресненской набережной из оплота Ельцина стало оплотом оппозиции Ельцину.
Между тем противостояние между парламентом и исполнительной властью нарастало. Бывшие ближайшие соратники президента, спикер Верховного Совета Руслан Имранович  Хасбулатов и вице-президент Александр Владимирович Руцкой, превратились в его злейших врагов.

Оппоненты обменивались взаимными упреками и обвинениями, а также противоречащими друг другу постановлениями и указами. При этом одна сторона упирала на то, что депутатский корпус тормозит рыночные реформы, а противоположная обвиняла президентскую команду в том, что она разоряет страну. 

                                    трудно поверить, но до "развода" им оставались считанные дни

В августе 1993 года Ельцин пообещал непокорному Верховному Совету «жаркую осень». Затем последовал демонстративный визит президента в дивизию внутренних войск имени Дзержинского – подразделение, предназначенное для подавления массовых беспорядков.

Впрочем, за полтора года противостояния общество привыкло к словесной войне и символическим жестам оппонентов. Но на этот раз за словами последовали дела. 21 сентября Ельцин подписал указ № 1400 о поэтапной конституционной реформе, согласно которому парламент должен был прекратить свою деятельность. 
В соответствии с действовавшей тогда Конституцией 1978 года президент не имел таких полномочий, что и подтвердил Конституционный суд РФ, признавший указ от 21 сентября незаконным. В свою очередь, Верховный Совет принял решение об импичменте президента Ельцина, действия которого Руслан Хасбулатов назвал «государственным переворотом». Исполняющим обязанности президента РФ депутаты назначили Александра Руцкого. Перед Россией замаячила перспектива двоевластия. Теперь к Белому дому потянулись противники Ельцина. Снова, третий раз за XX столетие, на Пресне стали воздвигаться баррикады…

                                                      Парламент: хроника блокады
Автор этих строк в те годы жил в нескольких сотнях метрах от здания российского парламента и был очевидцем и участником происходивших событий. Чем же, помимо политической подоплеки, отличались две обороны «Белого дома»?
В 1991 году его защитников сплачивала надежда, вера в завтрашний день и стремление защитить это замечательное грядущее.

В скором времени стало очевидно, что тогдашние представления сторонников Ельцина о демократии и рыночной экономике были утопическими, но вряд ли мудрость состоит в том, чтобы насмехаться над былыми романтическими иллюзиями и тем более от них отрекаться.
У тех, кто пришел на пресненские баррикады в 93-м, уже не было веры в светлое завтра. Это поколение было дважды жестоко обмануто – сначала горбачевской перестройкой, затем ельцинскими реформами. В 93-м людей у «Белого дома» объединял сегодняшний день и чувство, которое доминировало здесь и сейчас. Это не был страх перед бедностью или разгулом криминала, этим чувством было унижение. В ельцинской России было унизительно жить. И самое страшное – не было заметно ни единого намека на то, что ситуация в перспективе может измениться. Чтобы исправить ошибки, надо их признать или хотя бы заметить. Но власть самодовольно утверждала, что она везде права, что реформы требуют жертв, а рыночная экономика сама все расставит по своим местам.

В 91-м году для защитников «Белого дома» Ельцин и «демократические» депутаты были подлинными кумирами, к путчистам из ГКЧП относились с презрением и насмешкой – они были настолько жалки, что не вызывали сильных чувств. Те, кто пришел к парламенту в 93-м, не испытывали пиетета перед Хасбулатовым, Руцким и другими вождями оппозиции, зато все как один люто ненавидели Ельцина и его окружение. Они пришли защищать Верховный Совет не потому, что им импонировала его деятельность, а потому, что волею случая парламент оказался единственной преградой на пути деградации государства.
Самое же главное отличие состоит в том, что в августе 91-го погибли три человека, и смерть их стала стечением нелепых обстоятельств. В 93-м счет жертв шел на сотни, люди уничтожались преднамеренно и хладнокровно. И если август 1991-го вряд ли можно назвать фарсом, то кровавая осень 1993-го, несомненно, стала трагедией национального масштаба.
Ельцин зачитал свой указ по телевидению поздно вечером 21 сентября. На следующий день у стен «Белого дома» стали собираться возмущенные москвичи. Поначалу их число не превышало пары сотен. Контингент протестующих в основном состоял из пожилых завсегдатаев коммунистических митингов и городских сумасшедших. Помню одну бабушку, которая облюбовала пригретый осенним солнцем пригорок и периодически звонко выкрикивала «Мир дому твоему, Советский Союз!»

Но уже 24-го сентября ситуация начала резко меняться: число сторонников парламента стало исчисляться тысячами, их состав стал резко помолодел и, если так можно выразиться, «демаргинализировался». Спустя неделю толпа у «Белого дома» ничем не отличалась от толпы образца августа 1991 года — ни в демографическом, ни в социальном аспектах. По моим ощущениям, не менее половины из собравшихся у парламента осенью 93-го составляли «ветераны» противостояния с ГКЧП. Это опровергает тезис о том, что «хасбулатовский» Верховный Совет защищали озлобленные неудачники, не вписавшиеся в рыночную экономику и мечтающие о реставрации советской системы. Нет, здесь было достаточно преуспевших людей: частные предприниматели, студенты престижных институтов, банковские служащие. Но материальное благополучие оказалось неспособно заглушить чувства протеста и стыда за происходящее со страной.
Было и немало провокаторов. В первую очередь, в этом ряду, увы, стоит отметить лидера Русского национального единства Александра Петровича Баркашова.

«Фашистов» из РНЕ правящий режим активно использовал для дискредитации патриотического движения. Вооруженных молодцов со «свастикой» на камуфляже охотно демонстрировали телеканалы, как образчик чёрных сил, стоящих за Верховый Совет. Но когда дело дошло до штурма «Белого дома», оказалось, что большую часть своих людей Баркашов оттуда увел. Сегодня место вождя РНЕ заняли новые штатные «патриоты» вроде Дмитрия Николаевича  Демушкина.

Этот господин в свое время был правой рукой Баркашова, так что лично у меня нет сомнений, по какому адресу этот деятель получает указания и вспомоществование.

Но вернемся в осень 93-го. К 24 сентября народные депутаты фактически оказались заблокированы в «Белом доме», где были отключены телефонная связь, электричество, водоснабжение. Здание было оцеплено милицией и военнослужащими. Но до поры до времени оцепление носило символический характер: через огромные разрывы к осажденному парламенту без помех проходили толпы людей. Эти ежедневные «рейды» к «Белому дому» и обратно имели целью не только демонстрацию солидарности с Верховным Советом, но и получение информации о происходящем из первых рук, ведь блокаду физическую дополняла блокада медийная. Телевидение и печать транслировали исключительно официальную версию событий, обычно неполную и неизменно лживую.
Наконец, к 27 сентября блокада приняла основательный вид: «Белый дом» окружили сплошным тройным кольцом, к зданию не пропускали ни журналистов, ни парламентариев, ни врачей «скорой помощи». Теперь не то чтобы пройти к Верховному Совету — проблемой стало попасть домой: проживающих в окрестностях москвичей, в том числе и автора этих строк, пропускали только по предъявлении паспорта с пропиской. Милиционеры и солдаты круглосуточно дежурили во всех ближайших дворах и переулках.

         Виктор Анпилов, Альберт Макашов. Теперь уже мало кто узнаёт их на фотографиях с первого взгляда

Правда, случались и исключения. Однажды, кажется, это было 30 сентября, я поздно вечером решил попытать счастья и пройти к «Белому дому». Но тщетно: все проходы были перекрыты. Каково же было мое удивление, когда я увидел Виктора Анпилова, мирно беседующего с группой таких же, как я безуспешно пытавшихся пройти к зданию ВС. Закончив разговор, он уверенно направился прямо к милицейскому кордону, видимо, не сомневаясь, что его пропустят. Не иначе, как у лидера «Трудовой России» имелся пропуск-«вездеход»…

                                                                             «На Останкино!»

Когда казалось, что рассчитывать на удачный исход не приходится, наступил день 3 октября. Не помню, каким образом я узнал, что противники президента, собравшиеся на Смоленской площади, в двух километрах от «Белого дома», разогнали бойцов внутренних войск, которые перекрывали им путь к парламенту. Это казалось невероятным. Я выскочил из дома и обомлел: милиция и войска будто растворились в воздухе по мановению волшебной палочки.
По улицам к зданию Верховного Совета свободно стекались многотысячные ликующие толпы. Прорыв блокады, еще вчера казавшийся немыслимым, стал реальностью. Я пожалел, что забыл фотоаппарат, но возвращаться не хотелось. Возможно, это спасло мне жизнь: в ближайшие часы практически все, кто снимал происходящее на камеру: россияне и иностранцы, телеоператоры и фотографы, профессионалы-журналисты и любители, были убиты или тяжело ранены.
Группа вооруженных людей, возглавляемая генералом Альбертом Михайловичем Макашовым, ринулась к мэрии, располагавшейся в «книжке» бывшего здания СЭВ.

Раздались выстрелы. Люди стали прятаться за припаркованные машины. Однако перестрелка была недолгой. Из мэрии вышел довольный Макашов, который торжественно объявил, что «отныне на нашей земле не будет ни мэров, ни пэров, ни херов».

А на площади перед «Белым домом» уже бушевал многотысячный митинг. Выступавшие поздравляли собравшихся с победой. Все вокруг, как безумные, выкрикивали одну фразу: «На Останкино!» Телевизионное враньё так осточертело сторонникам парламента, что, кажется, в эти минуты никто не сомневался в необходимости немедленного захвата телецентра и выхода в эфир с сообщением о событиях у «Белого дома». 
Стала формироваться группа для рейда на Останкино. Я оказался рядом с автобусами для перевозки бойцов внутренних войск, брошенными возле здания Верховного Совета, и без долгих раздумий сел в один из них. Из «экипажа» нашего автобуса автор этих строк, которому тогда не исполнилось тридцати, оказался самым «пожилым»: остальные пассажиры были лет 22-25. Никого не было в камуфляже, обычные молодые ребята студенческого вида. Абсолютно точно помню, что в нашем автобусе не имелось никакого оружия. В те минуты это представлялось совершенно естественным: после прорыва блокады казалось, что все прочие цели будут достигнуты таким же чудесным бескровным способом.
В нашей автоколонне оказалось примерно с десяток единиц техники – автобусов и крытых военных грузовиков. Выехав на Новоарбатский проспект, мы оказались посредине объятого восторгом людского моря, которое сопровождало нас несколько километров пути от «Белого дома» по Садовому кольцу до площади Маяковского.

(Дальше толпа была реже, и к Самотеке совсем рассеялась.) Думаю, что в эти часы на свободные от транспорта московские центральные магистрали вышло не меньше двухсот тысяч горожан. Надо ли говорить, что появление движущейся на Останкино колонны вызывало прилив ликования. Складывалось впечатление, что мы не едем по асфальту московских улиц, а плывем по волнам всеобщего торжества. Неужели позор ельцинского правления закончился, сгинул, как наваждение, как дурной сон?!
Эйфория сыграла злую шутку со сторонниками Верховного Совета. Как мне признавались впоследствии многие собеседники, 3 октября они отправились по домам в полной уверенности, что дело сделано. В итоге к Останкино прибыло не больше 200 человек, и из них примерно 20 были вооружены. Потом число «штурмующих» выросло: кажется, «нашим» автобусам удалось совершить еще один рейс до Белого дома и обратно в Останкино; кто-то прибывал своим ходом, кто-то на общественном транспорте – но все это были безоружные люди, как и я, обреченные на роль статистов.
Тем временем руководители «штурма» потребовали предоставить им телеэфир. Им что-то обещали, начались бессмысленные переговоры, терялись драгоценные минуты, а с ними и ускользали шансы на успех. Наконец, от слов перешли к делу. Впрочем, дело это было и задумано, и исполнено из рук вон плохо. Боевики из числа сторонников Верховного Совета решили-таки «штурмовать» студийный комплекс АСК-3. Это «стекляшка», построенная к Олимпиаде-80, проникнуть в которую не составляло большого труда, учитывая огромный периметр здания, явно не приспособленного для отражения нападений. 
Однако было принято гибельное решение атаковать в лоб – через центральный вход.

Между тем главный холл АСК-3 состоит из двух ярусов, причем верхний полукругом нависает над цокольным этажом, его окаймляет бетонный парапет, отделанный мраморной плиткой. (Во всяком случае, так было в те времена.) Идеальная позиция для обороны – проникший через главный вход внутрь сразу попадает под перекрестный огонь, при этом обороняющиеся практически неуязвимы.

Этого мог не знать Макашов, но прекрасно знал бывший телевизионщик Анпилов.
Макашов решил повторить трюк, сработавший в бывшем здании СЭВ: двери главного входа студийного комплекса попытались протаранить грузовиком, но он застрял под накрывавшим подъезд козырьком.

Шансы на успех даже теоретически свелись к нулю. Меня до сих пор не оставляет ощущение, что, будь во главе сторонников Верховного Совета не кабинетный стратег и трибунный златоуст Макашов, а комбат-десантник, ситуация могла бы развиваться по другому сценарию. Даже с учетом всех ныне известных обстоятельств.

В этот момент внутри здания раздался взрыв. Следом из студийного комплекса раздались автоматные очереди, скосившие находившихся снаружи людей. Позже станет известно, что в результате того взрыва погиб боец спецназа Ситников. Пропрезидентские силы тут же возложили вину за его смерть на сторонников парламента, которые якобы применили гранатомет. Однако комиссия Госдумы, расследовавшая события октября 93-го, пришла к выводу, что Ситников в момент взрыва лежал за бетонным парапетом, и попадание в него при выстреле со стороны нападавших исключалось. Тем не менее, загадочный взрыв стал предлогом открыть огонь на поражение по сторонникам Верховного Совета.
Стемнело. Все чаще раздавались автоматные очереди. Появились первые жертвы среди мирных граждан. И тут опять я натолкнулся на Анпилова, который бормотал нечто ободряющее вроде: «Да, стреляют… А что вы хотели? Чтобы вас тут цветами встретили?» Стало ясно, что поход на Останкино окончился полным провалом, а следом неминуемое падение ждёт «Белый дом».

…Я направился в сторону ближайшей станции метро ВДНХ. Пассажиры оторопело таращились на входящих в вагон пацанов с щитами и резиновыми дубинками – они подобрали эту брошенную спецназовцами амуницию у «Белого дома» и не торопились расставаться с «трофеями». Недоумение пассажиров метро было легко объяснимо. В этот воскресный вечер люди возвращались из загорода со своих садово-огородных участков, собирали и вывозили урожай, даже не подозревая о том, что в это время на московских улицах расстреливают безоружных сограждан. До сих пор я так и не решил для себя, что это: позорное равнодушие народа — выкапывать картошку в то время, когда решается судьба страны, или, напротив, его величайшая мудрость. Или же данный эпизод — не повод для размышлений о столь высоких материях…

                                                              Анатомия провокации

Теперь, по прошествии лет, можно с уверенностью судить, по какому сценарию развивались события в Москве в эти осенние дни 1993 года. Уже к концу сентября окружению Ельцина стало очевидно, что без большой крови решить «проблему» Верховного Совета не удастся. Но дать отмашку на силовой вариант до поры до времени не хватало духа. Тем более что не было уверенности, как поведут себя, получив подобный приказ, силовики. Трудно сказать, на кого в той ситуации работало время: с одной стороны, удавка на шее парламента затягивалась все туже, с другой — с каждым днем рос моральный авторитет Верховного Совета и симпатии общества к его сторонникам. Информационная блокада не могла быть герметичной: чем дальше, тем больше россияне узнали правды о событиях в Москве.

Этот шаткий баланс невольно нарушил глава Русской православной церкви Алексий II. Движимый лучшими побуждениями патриарх предложил свои посреднические услуги для проведения переговоров, которые состоялись 1 октября. От предложения Алексия невозможно было отказаться, но согласие на переговоры подразумевало готовность к компромиссам.

Они, собственно, и были достигнуты: в «Белом доме» восстановили связь, возобновили подачу электроэнергии. Также сторонами был подписан протокол о поэтапном «снятии остроты противостояния». 
Однако для окружения Ельцина подобный вариант развития событий был неприемлем: они затевали «поэтапную конституционную реформу» ради полного устранения парламента, а не ради поиска точек соприкосновения. Ельцину надо было действовать, и действовать немедленно. Между тем после вмешательства патриарха силовой захват Белого дома становился невозможен: слишком велики оказывались «репутационные издержки». Значит, вина за нарушение перемирия должна была пасть на Верховный Совет.
Выбран был следующий сценарий. Лидер движения «Трудовая Россия» Виктор Иваноаич Анпилов, который в этом эпизоде (похоже, что вполне сознательно) исполнял роль провокатора, созвал очередной митинг сторонников парламента.

Дождавшись, пока численность митингующей толпы достигнет внушительных размеров, Анпилов вдруг призвал собравшихся идти на прорыв. Как рассказывал сам Анпилов, откликнувшиеся на его клич старушки стали кидать в оцепление тем, что попалось под руку, после чего бойцы бросились врассыпную, роняя щиты и дубинки.

Это паническое бегство и неожиданное исчезновение нескольких тысяч солдат и милиционеров, дислоцированных вокруг парламента, несомненно, были частью хорошо продуманного плана.
Столь стремительное изменение ситуации дезориентировало лидеров оппозиции: они попросту не представляли, что им делать с этой внезапно обрушившейся на них свободой. За них уже подумали другие. Александр Руцкой утверждал, что, призывая идти на Останкино, он лишь повторял то, что говорили вокруг; полагаю, его словам можно доверять. Достаточно было пары зычных голосов, чтобы этот клич, найдя отклик в сердцах собравшихся у «Белого дома», отозвался тысячекратно. И тут очень кстати пригодились автобусы и грузовики с заботливо оставленными ключами зажигания.

                         С автоматом вице-президент Руцкой чувствовал себя куда увереннее, чем на переговорах

А теперь посмотрим, что означал «штурм Останкино» в тактическом плане. В районе Пресни находится около двухсот тысяч сторонников Верховного Совета. В двух с половиной километрах от «Белого дома» расположен комплекс зданий Министерства обороны, в трёх – резиденция президента в Кремле, в четырёх с половиной километрах – здание правительства РФ. Максимум час, и двухсоттысячная толпа, двигаясь пешком, достигнет самой дальней точки этого маршрута, да еще наверняка по пути к ней примкнут новые люди.

Справиться с этой лавиной, даже безоружной, крайне сложно. Вместо этого внимание переключается на далекое Останкино, куда через полгорода добирается 20 вооруженных повстанцев, некоторые из которых даже не представляют, как обращаться с оружием. Параллельно с колонной из «Белого дома» к Останкино выдвинулся спецназ МВД «Витязь». Это сотня вооруженных профессионалов. В общей сложности в тот день телецентр охраняли 1200 представителей различных силовых подразделений.

Теперь у Ельцина оказались развязаны руки. Утром 4 октября он выступил по радио (главные телеканалы накануне вечером прекратили вещание) с заявлением о том, что сторонники парламента «подняли руку на стариков и детей». Это была очевидная ложь. В тот вечер у Останкино были убиты и ранены несколько десятков сторонников Верховного Совета. С противоположной стороны, кроме вышеупомянутого спецназовца Ситникова, погиб сотрудник телецентра Красильников. Между тем, согласно результатам экспертизы и показаниям свидетелей, выстрел, сразивший Красильникова, был произведен изнутри здания, которое, напомню, охраняли военнослужащие внутренних войск и сотрудники МВД.
Понятно, что президентской стороне нужна была не правда, а повод для начала силовой операции. Но все равно утреннее заявление Ельцина прозвучало как-то очень странно – не как импровизация, а как часть заготовки, которая по какой-то причине не была реализована, но пошла в дело при иных обстоятельствах. Что представляла собой заготовка, стало ясно чуть позже, когда в Москве объявились снайперы, жертвами которых стали случайные прохожие. Автор оказался свидетелем их «работы» на Новом Арбате после полудня 4 октября. Пришлось передвигаться перебежками по переулкам, чтобы не попасть под их огонь.

И тут нужно вспомнить еще одно странное заявление. Вечером 3 октября Егор Гайдар призвал сторонников «демократии» прийти к резиденции мэра на Тверской, 13, которая якобы нуждается в защите от готовящейся атаки «хасбулатовцев». Заявление совершенно абсурдное: о штаб-квартире Юрия Лужкова даже днём никто не помышлял, тем более не вспоминали о данном «объекте», когда в разгаре были события у Останкино. Но даже если бы под этой угрозой была бы хоть какая-нибудь реальная подоплека, зачем понадобилось прикрывать мэрию живым щитом из москвичей, когда к этому времени в центре Москвы ситуацию уже взяли под контроль силовики?
Что же стоит за призывом Гайдара: растерянность, испуг, неадекватная оценка ситуации? Полагаю, что трезвый расчет. Ельцинистов собирали у здания градоначальства не ради мифической защиты, а в качестве подходящих мишеней, пушечного мяса. Именно вечером 3-го на Тверской должны были поработать снайперы, и тогда утром Ельцин получал основания обвинять мятежников в том, что они подняли руку на «стариков и детей».

Официальная пропаганда указывала, что снайперы (из которых, разумеется, никто не был арестован) прибыли для защиты Верховного Совета из Приднестровья. Но днем 4 октября снайперский огонь по москвичам никак не мог помочь сторонникам парламента – ни в военном, ни в информационном, ни в каком ином плане. А вот повредить – очень даже. Да и приднестровские плавни не лучшее место, чтобы набираться опыта для ведения боевых действий в условиях мегаполиса.
Между тем Тверская (как и Новый Арбат) относится к спецтрассам, где каждый прилегающий дом, его подъезды, чердаки, крыши, хорошо знакомы специалистам компетентных органов.

В СМИ не раз проходила информация, что в конце сентября начальник ельцинской охраны генерал Александр Васильевич Коржаков встречал в аэропорту таинственную спортивную делегацию из Израиля. Возможно, эти «спортсмены» и заняли боевые позиции на крышах зданий на Тверской вечером 3 октября.

Но что-то не срослось. 
Надо сказать, что у ельцинистов в тот день многое не срасталось. И это было неизбежно. Общий замысел провокации был ясен, но времени на подготовку, координацию и согласование действий было немного. К тому же в операции участвовали службы различных ведомств, руководители которых играли в свои игры и пытались, пользуясь ситуацией, выторговать личные дополнительные бонусы. В такой обстановке накладки были предсказуемы. И платить за них пришлось рядовым милиционерам и военнослужащим.
О перестрелках между проправительственными силами в районе Останкино и их жертвах сказано довольно много. Расскажу о неизвестном широкой аудитории эпизоде.
Спустя несколько дней после октябрьской трагедии мне довелось беседовать с сотрудниками пожарной охраны телецентра, которые дежурили в ту роковую ночь. По их словам (в искренности которых вряд ли есть смысл сомневаться) в подземном переходе между АСК-3 и главным корпусом Останкино они видели лужи крови. Так как оба комплекса были заняты верными Ельцину войсками, очевидно, это был очередной итог шальной перестрелки между своими.
Близилась развязка трагедии. Ельцин ввёл в Москве чрезвычайное положение.

Утром 4 октября на мосту через Москва-реку напротив «Белого дома» показались танки, которые начали обстреливать главный фасад здания. Руководители операции утверждали, что стрельба велась холостыми зарядами. Однако осмотр помещений Белого дома после атаки показал, что, помимо обычных болванок, стреляли кумулятивными зарядами, которые в некоторых кабинетах всё выжигали вместе с находившимися там людьми.

Убийства продолжались и после того, как сопротивление обороняющихся было сломлено. Согласно письменным показаниям бывшего сотрудника МВД, ворвавшиеся в «Белый дом» силовики устроили расправу над защитниками парламента: резали, добивали раненых, насиловали женщин. Многих расстреляли или избили до смерти уже после того, как они вышли из здания парламента.

Президент Калмыкии Кирсан Николаевич Илюмжинов и президент Ингушетии Руслан Султанович Аушев под белым флагом прошли в обстреливаемый войсками Белый дом для встречи с Александром Руцким и Русланом Хасбулатовым.

Руцкой сообщил главам Калмыкии и Ингушетии, что Министру внутренних дел Ерину дана команда никого не брать живым. Также он сообщил Илюмжинову и Аушеву о более 500 убитых в здании Верховного Совета.

По словам К. Илюмжинова, несмотря на белый флаг, для того чтобы попасть в Белый дом им пришлось ждать 20 минут, пока утихнет стрельба. Илюмжинов также сообщил, что в здании ВС они увидели очень много трупов. Точное количество он назвать затруднился, так как в Белом доме нет воды и нет света. Р. Аушев рассказал, что им с Илюмжиновым удалось вывести из здания 12 женщин и одного ребенка

                                                       арестованные Р.И. Хасбулатов и А.В. Руцкой  

Согласно выводам комиссии Госдумы РФ, в Москве во время событий 21 сентября — 5 октября 1993 года были убиты или скончались от полученных ранений около 200 и получили ранения или иные телесные повреждения различной степени тяжести почти 1000 человек.

По неофициальным данным, число погибших составляет не менее 1500 человек.                              

                                                                        Вместо эпилога

Противники президентского курса потерпели поражение. Однако кровавая осень 93-го оставалась доминирующим фактором политической жизни России на протяжении всего правления Ельцина. Для оппозиции она стала точкой моральной опоры, для власти — позорным клеймом, которое было невозможно отмыть. Пропрезидентские силы недолго чувствовали себя победителями: в декабре того же 1993 года они потерпели сокрушительное фиаско на выборах в новый законодательный орган – Государственную думу.
В 1996 году на президентских выборах ценой беспрецедентного информационного прессинга и масштабных подтасовок Ельцин был вновь избран на пост президента. В это время он уже был ширмой, прикрывавшей господство олигархических группировок. Однако в условиях жесточайшего кризиса, вызванного дефолтом по государственным облигациям и обвалом национальной валюты, Ельцин был вынужден назначить на пост председателя правительства Евгения Михайловича Примакова.

Программа нового премьера по ключевым пунктам совпадала с требованиями защитников «Белого дома»: независимая внешняя политика, отказ от либеральных экспериментов в экономике, меры по развитию производственной сферы и аграрного комплекса, социальная поддержка населения.
Раздраженный стремительным ростом популярности премьера Ельцин уже полгода спустя отправил Примакова в отставку. Вместе с тем стало очевидно, что возврат к прежнему, полностью дискредитировавшему себя либеральному курсу невозможен, и новую политику должны осуществлять другие люди. Накануне нового, 1999 года Ельцин объявил о своей отставке. Он пояснил, что уходит «не по состоянию здоровья, а по совокупности всех проблем», и попросил прощения у граждан России. И хотя он ни словом не упомянул октябрь 93-го, все понимали, что речь в первую очередь идет о расстреле «Белого дома». Исполняющим обязанности президента был назначен председатель правительства Владимир Владимирович Путин.

Значит ли это, что события, подобные трагедии «черного октября» 1993 года, канули в Лету? Или же вышеприведенные записки относятся к жанру воспоминаний о будущем?

                                                                     Автор: Максим Зарезин