Командировка в Ладыженку
ЛАДЫЖЕНКА
В начале апреля 67го года двоих рационализаторов части, меня и двигателиста Понамарёва, из стартовой группы командируют на базу сбора отработавших и упавших первых ступеней ракет и ракет-носителей. Это километров 300 на северо-восток от Тюры, в районе деревни Ладыженка. Совершенно отрезанная от большой земли деревушка каких-то ссыльных и туда, как говорится, ничего не ходит. Поскольку с полигона производились пуски ракет и ракет-носителей различных типов с различными полётными заданиями, то всего было организовано и создано 12 подобных Ладыженке баз по трассам падения по всей территории Союза с задачами оповещения и эвакуации населения, приостановке хозяйственной деятельности, сбора упавших блоков и возмещения экологического ущерба. Практически оповещение организовывалось через сельсоветы, лесничества, местное МВД, по каналам открытой связи шифрованной фразой. Эвакуировались люди, уводились стада и прочее.
Эти части были развёрнуты в Джезказганской, Кустанайской, Кокчетавской, Целиноградской, Омской, Новосибирской областях и горных районах Алтайского края и в Республике Тува. Площадь узаконенных полей падения около 1 миллиона кв. км. Часть в Ладыженке была сформирована самой первой в 56м году.
Меня в этой командировке интересует один из блоков СОБИСа а Понамарёва какой-то баллон от пневмогидросистемы.
Летим на ЛИ-2, в ераплане только мы и экипаж. Запомнился штурман, покурить он выходил к нам в пассажирский отсек и пепел от сигареты не стряхивал а высовывал её в отверстие в потолке фюзеляжа делая это совершенно естественно и изящно.
офицеры лётного отряда Ладыженки ( фамилий не помню ) фото “ Лемура “
Прилетели на заснеженный аэродромчик и сразу пошли в штаб представиться начальству. От командира услышали, что офицерский состав части это в основном в чём-то провинившиеся на полигоне люди и элементарно сосланные сюда «на перевоспитание». Разместились мы в гостинице-общежитии, т.е. в обыкновенном бараке, еле освещённом, т.к. всё электрическое питается от слабенького дизель-генератора. Идём в народ, а народ без намёков предлагает незамедлительно поехать в деревню за огненной водой.
Артиллерийский тяжёлый тягач АТ-Т
Звонок в автопарк и к дверям отеля подкатывает танковый тягач. Нас человек пять-шесть, взгромождаемся на него, за какие-то поручни держимся и на излишне высокой скорости мчим к сельмагу. Закупаем что надо и назад. И вот захотелось хлебнуть простой водички, боже мой, какая она горько-солёная! Утром попробовали вскипятить, приготовить чай. Воду кипятили в химической колбе на электроплитке. Но никакая крутая заварка не погасила этот ужасный привкус.
Прилетели мы удачно, поскольку только закончился двухнедельный буран и на полях падения остались не убранные ступени от четырёх пусков, считай шестнадцать блоков. Через день, почему-то вечером к гостинице подают тягач, у которого вместо башни какая-то суровая кабина. Впереди за рычагами водитель и справа от него офицер, оба в шлемофонах, мы на деревянной скамье сзади. Порекомендовали нам опустить уши шапок и завязать. Смотреть нам можно только в узкие щели по бокам и на небо в круглый люк над головой капитана. Перед нами на всю ширину кабины мощный поручень из очень толстой трубы на уровне груди.
До базы сто километров. Как только мы тронулись, а мы не тронулись а рванули, динамика движения совсем не автомобильная, мы вцепились в этот чёртов поручень не выпуская его родимого ни на секунду и только благодаря ему остались целы! В кабине темно, в щель видно как из выхлопной трубы при большом газе вылетают снопы искр, рёв двигателя ошеломляющий, мы фактически сидим на нём. Уши были травмированы настолько, что потом в течение трёх или больше недель в ушах непрерывно шипело. Аммортизации никакой. Конечно, танкисты возразят, будут доказывать, что она есть, но мы с Колей, не сговариваясь, оторвали мгновенно отбитые задницы от скамьи и как жокеи в такой дико неудобной позе, полустоя, пригнув голову, чтобы не раздолбать её о железо, летим в ночную неизвестность. Местность холмистая, а катим мы на максимальной скорости, временами даже прыжками, по воздуху. Приземления кошмарные, жёсткий удар доской по заду, не спасает даже поза, мы ведь не видим дороги. Капитан половину пути провёл стоя, высунув голову в люк.
Гущин В.М. ( " Лемур “ ) – капитан, который их вёз
Несколько раз останавливались, осматривались, как мы поняли, блудили. В эти благословенные минуты пассажиры падали на проклятую скамью давая отдых рукам и ногам. Для танка, рассказали в гостинице, самое опасное, это угодить в овраг с глубоким снегом. Зависает на брюхе, кабина наполняется паром и пока он не протопит снег до грунта, двигаться невозможно. Один раз громадным молотком подбивали пальцы траков.
Урочище Бердень -кладбище отработанных ступеней “ Талап “ – поле падения 1-х ступеней РН
( примечание Лемура )
Через четыре часа были на месте. Это в голой степи небольшой барак в предбаннике которого стоит железная печь, труба от которой проходит через стенку и далее тянется через всё спальное помещение. В этой большой комнате примерно двадцать коек с тумбочками, а стены и потолок абсолютно чёрные от копоти и обильно изрисованы, исцарапаны порнотематикой. Возле печки большой ящик с толовыми шашками, ими печь топится, дрова не нужны да их и нет. Пламя от тола ярко желтое, но много копоти. На половине кроватей лежат на чёрных подушках солдаты в одежде, все с совершенно чёрными лицами и руками. В правом углу отозвался и поднялся младший лейтенант и тут же начал материться, при солдатах. В нём я узнал своего знакомого, когда-то бравого лейтенанта-автомобилиста. Где-то в 63м году на каких-то танцульках по поводу какого-то праздника я выплясывал супермодный в те годы твист в нашем клубе с какой-то эффектной брюнеточкой из учебного центра. Она, по слухам, вскоре вышла замуж за молодого лейтенанта – автомобилиста. Тоже из учебного центра. Вот его я знал, мы с ним иногда играли в баскет. Девица родила ему мальчика, но отказалась от сына и мужа. Сына лейтенант пристроил у матери. И с этого момента жизнь его и служба пошли наперекосяк. Запил, загулял. Сослали на исправление в эту тьмутаракань, но, похоже, здесь он и закончит свою службу.
Погутарили за жизнь, а тут и рассвело, можно выдвигаться. Вышли на двор-рядом стоят два трелёвочных трактора, а слева гигантская гора фрагментов блоков и целых блоков ракет различных типов. Высота горы метров десять, а диаметр за сто, а то и гораздо больше, т.к. весь снег на обозримом пространстве засыпан мелкими фрагментами ракетной техники, какими-то приборами, трубопроводами, кабелями, радиоэлементами в невероятном количестве!
Задача копчёной команде — рвать толом блоки на куски и свозить до кучи. Для справки: взорвать первую ступень тяжелого носителя надо 0,5 тонны взрывчатки.
Младшой подсел в наш танк и мы рванули на поля падения. До них двадцать километров, долетели быстро, остановились, смотрим — а блоки-то при ударе о землю практически не разрушаются. Только если падает боком, то блок немного сминается, а если вертикально, то совсем не заметны деформации и соответственно бортовые блоки лишь немного сдвигаются со своих мест.
Открутил я свой прибор, добыл и Коля свой баллон и двинули мы назад.
Попрощались с младшим и в «сёдла», снова кошмар!
Как добрались до Ладыженки почему-то не отложилось в памяти, похоже, капитан немного сжалился над нами и не гнал лошадей. А там сюрприз — в ближайшие дни борта не будет. Ладно, сидим, пьём чай, хотя менее вредно было-бы пить водку. Но у нас с деньгами туго, брали совсем мало, да и зачем нам, думали, много денег. Через неделю началось интенсивное таяние снежного покрова аэродрома, а борта всё нет и не предвидется. Ещё несколько дней такого апреля и мы кукуем тут до июня, до подсыхания взлётной полосы. Запаниковали всерьёз. Коля совсем разошёлся, обматерил родной полигон, схватил свой баллон и закинул навсегда в дальний сугроб. Я повременил выражать протест в такой форме. Короче, две недели ожидания и прилетает за нами АН-2. Улетели!
Как развлечение вспоминаю активное участие нашей команды при серьёзных инспекторских проверках, в частности при проведении зачётного трёхкилометрового кросса. Для абсолютно не тренированного упитанного и совсем не юного офицера, да в жару, да в сапожищах при портупее с кобурой и противогазом это не только недостижимый норматив, но и вообще чревато… Всё-таки мы ведь не обычная линейная часть, от офицеров которой было-бы справедливо ожидать соответствующей физической формы и не штабные крысы, регулярно и обязательно резвящиеся в спортзале или на игровых площадках. А нормативы для всех этих категорий одинаковы, что совершенно неприемлемо для офицеров части ведущих практически непрерывные испытания ракет и спутников. Надо выкручиваться, ловчить. Придумали.
Операция по успешной сдаче норматива очередным проверяемым подразделением организуется так: На половине дистанции, вне видимости проверяющих, за бугорком, лежит наша сборная, почти полным составом, ожидая начала кросса. Подбегают, пробегают мимо резвые «кроссмэны», они нас не интересуют. Мы нацелены на отстающих, уже потерявших надежду, тяжко дышащих, с выпученными глазами. А вот и они, наши клиенты! С весёлым ржанием, гиканьем, вылетаем из засады и хватаем несчастных спереди за портупею и активно, невзирая на нытьё, буксируем к финишу. Задача, между прочим, тоже не простая. Дыхалка-то у них никакая. Добежали, все довольны и никто не врезал дуба показав приличный результат. Московских пижонов, проверяющих, вполне устраивают эти липовые показатели физического состояния офицеров испытательной части.
P.S. от “ Лемура “ : В целом весьма объективно. Категорически не согласен с тезисом – “ От командира услышали, что офицерский состав части это в основном в чём-то провинившиеся на полигоне люди и элементарно сосланные сюда «на перевоспитание».
Командир части п/п-к Бачек такого о нас ни когда бы не сказал. Сосланный же на Бердень л-т Воронежский был туда прикомандирован со своим автовзводом и занимался вывозом “ металлолома “ и его погрузкой на ж.д. Аркалык.