Охота на " кротов "

  

     Охота на «кротов»: контрразведка КГБ против агентуры ЦРУ и МИ-6

 

 

Все семьдесят лет своего существования СССР являлся государством тотального дефицита, однако никогда не испытывал нехватки в одном – в перебежчиках.

Игорь АТАМАНЕНКО

Бежали все: помощники вождей и балерины, писатели и спортсмены, министры и рабочие. Но то были физические перебежчики. А сколько было духовных, кто по ночам, прильнув к радиоприемникам, с жадностью внимал «вражьим голосам» – радиостанциям «Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна», «Голос Израиля», чтобы хоть на час, хоть мысленно, но оторваться, убежать от советской действительности!

И дело не в особенностях менталитета граждан страны Советов. Примерно та же картина наблюдалась и в других странах социалистического лагеря. Кстати, вы никогда не задумывались, почему мы говорили «социалистический лагерь», но «капиталистический мир»? Может потому-то и бежали, что социализм был лагерем?

В начале 1980-х гг. тенденция «ухода на запад» получила широкое распространение и среди сотрудников советских спецслужб. На профессиональном арго спецслужбистов это называется стать «кротом».

Продавая противнику наши стратегические секреты, «кроты» исподтишка готовились к «мягкой посадке» на Западе. Это была самая опасная и убыточная для СССР разновидность перебежчиков.

Став «кротом», имярек исправно, а иногда с еще большим рвением, чем прежде, продолжал исполнять функциональные обязанности на своем рабочем месте, а всю конфиденциальную, секретную и особой важности информацию аккуратно «сливал» своим закордонным работодателям. Разумеется, за приличное вознаграждение, во много раз превышавшее его должностной оклад в родном учреждении.

Через некоторое время тенденция ухода в «кроты» приобрела такое распространение в среде офицеров нашей разведки, что их коллеги из западных спецслужб уже захлебывались от наплыва этих «инициативников» и брали на иждивение только самых-самых выдающихся секретоносителей. Хотя и таких к ним являлось немало с предложением своих услуг…

Тому были вполне объективные причины. Разрушение разведки и контрразведки, замена крючковых на бакатиных, баранниковых на барсуковых, разбазаривание высококлассных профессионалов, обнищание научно-технической интеллигенции и офицеров, имевших доступ к госсекретам, не могло не сказаться на нашей обороноспособности.

Рокировки, проводимые Горбачевым, а в последующем и Ельциным, создавали благоприятные условия для успешной деятельности в нашей стране всем западным спецслужбам. В то время они чувствовали себя в России, как микробы в питательном бульоне.

И все же необходимо подчеркнуть, что «кроты» составляли лишь ничтожно малую часть от многотысячного корпуса советских разведчиков.

СУПРУГИ-ШПИОНЫ

В конце августа 1985 г. заместитель командира «Альфы» подполковник Владимир Зайцев был срочно отозван из отпуска и получил приказ подобрать и подготовить бойцов для «съема» (на профессиональном жаргоне – негласное задержание) полковника Геннадия Сметанина, помощника резидента ГРУ в Лиссабоне.

От нашего особо ценного агента Олдрича Эймса, возглавлявшего контрразведывательное отделение в одном из подразделений ЦРУ, стало известно, что Геннадий Сметанин и его жена Светлана занимаются шпионажем в пользу США с 1983 г.

Полковник инициативно предложил свои услуги ЦРУ. Вызвавшись сотрудничать, он на первой же встрече за свои услуги запросил миллион долларов, за что получил оперативный псевдоним «Миллион», под которым и проходил в секретных платежных ведомостях ЦРУ.

Получив решительный отпор, Сметанин умерил свои аппетиты до 360 тысяч. Пояснил, что именно такая сумма ему нужна, чтобы покрыть растрату казенных денег.

ЦРУ заплатило ему, но к его истории отнеслось с подозрением, решив, что полковник просто хочет продать себя подороже. Действительно, верилось с трудом, что в такой крошечной оперативной точке, каким являлся Лиссабон, могли крутиться такие огромные деньги.

Когда в конце августа 1985 г. Сметанины прибыли в Москву в очередной отпуск, силами «наружки» и «слухачами» из 12 отдела КГБ СССР (прослушивание телефонов и внедрение микрофонов) за ними было установлено круглосуточное наблюдение.

«Съем» агента ЦРУ «Миллион» – полковника Сметанина.

Тотальный контроль принес результаты: были получены данные, прямо указывавшие на сбор ими дополнительных сведений для американских работодателей, а также о намерении супругов остаться за границей навсегда. К примеру, полковник, неожиданно воспылав любовью ко всем своим однокашникам по службе в ГРУ, стал активно посещать их на дому и во время застолий делать фотографии на память. Ясно, что эти снимки значительно пополнили бы картотеки американских спецслужб, затруднив впоследствии работу наших военных разведчиков при выезде в заграничные командировки.

Пробыв в Москве около трех недель, супруги-шпионы отправились в Казань, чтобы навестить и, как небезосновательно считали в КГБ, попрощаться с родителями и близкими.

Владимир Зайцев решил, что лучшего места для негласного задержания шпионской парочки не найти и с группой захвата немедленно вылетел в Татарию.

Но через три дня он понял, что скрытно «снять» супругов не удастся: они все время были окружены многочисленными родственниками и друзьями. Тем не менее, Зайцев не отказался от мысли провести «съем» именно в Казани, на вокзале или в аэропорту – в зависимости от того, какую обратную дорогу предпочтут Сметанины.

Очки Сметанина с вмонтированной в дужку ампулой с курареподобным ядом.

12 сентября местные сыщики наружного наблюдения, на которых возлагался визуальный контроль за передвижениями шпионов, доложили Зайцеву, что объекты взяли билеты на самолет и 14 сентября должны вылететь в Москву. Одновременно слуховым контролем телефонных разговоров брата Сметанина удалось установить, что объект конспиративно, с помощью своих родственников приобрел два билета на скорый поезд №37 Казань-Москва.

Эти маневры насторожили Зайцева. Как назло, утром того дня, когда супруги-шпионы должны были покинуть Казань, местная «наружка» их потеряла! Зайцев начал лихорадочно листать сводки наружного наблюдения и слухового контроля, пытаясь найти в них какую-нибудь зацепку, ранее незамеченную деталь, которая могла бы указать на возможное место пребывания объектов.

И нашел. В день приезда Сметаниных в Казань им кто-то позвонил по межгороду. Услышав голос звонившего, Геннадий не стал с ним разговаривать, ограничился короткой репликой: «Я тебе перезвоню позже, извини, мы только что с дороги». Казанские технари быстро установили, что звонок поступал от двоюродного брата объекта, проживавшего в поселке Козловка. Однако в дальнейшем Сметанин попыток связаться с ним не предпринимал. Но полной уверенности в этом не было, так как шпион мог позвонить брату с телефона своих многочисленных родственников и друзей.

Зайцев развернул карту Татарии. Так и есть! Козловка находится в непосредственной близости от железнодорожной магистрали Казань-Москва: Сметаниным не обязательно садиться в поезд именно в Казани, они спокойно могут сесть и в Козловке.

На всякий случай Зайцев решил выждать один час, оставаясь в Казани. В Козловку он выслал разведдозор во главе со своим заместителем Виталием Демидкиным. Уже через сорок минут тот вышел на связь и доложил, что супруги-шпионы гуляют «по-черному» в обществе двоюродного брата Геннадия и его приятелей.

Обнаружение «крота» отнюдь не решало проблем – брать шпионскую парочку на станции все равно нельзя: их наверняка будут провожать родственники и собутыльники. Может завариться такая каша! Значит, «съем» придется проводить непосредственно в поезде, во время движения.

Геннадия и Светлану «сняли» через пятнадцать минут после того, как поезд отошел от перрона Козловки. Задержание произошло бы гораздо позже, если бы отступник ехал без жены. Надев парик и очки, он настолько изменил внешность, что идентифицировать его по имевшимся фотографиям категорически не представлялось возможным.

Тут же в купе предателя переодели в заранее приготовленный спортивный костюм и отобрали личные вещи – правило, которому неукоснительно следовали группы захвата. Делалось это исключительно с одной целью: обнаружить предметы, в которых могли находиться капсулы со смертельным ядом.

Во время осмотра вещей Сметанина «альфовцев» насторожило то, как он настойчиво пытался вернуть себе отобранные очки. Странно, тем более что стекла в очках были без диоптрий.

Как выяснилось в дальнейшем, в дужках очков находились ампулы с сильнейшим ядом из семейства курареподобных. Сметанину достаточно было сжать пальцами дужки, чтобы из микрорезервуаров вытекла смертоносная жидкость. Ее даже глотать не надо было – попав на кожу, капля яда гарантировала уход в мир иной в течение 20 секунд. Единственное, что могли бы при вскрытии констатировать патологоанатомы – смерть от острой сердечной недостаточности.

Личный обыск Светланы Сметаниной не проводили до самой Москвы – в группе захвата отсутствовали женщины. Исходя из мер предосторожности, ей надели наручники, а отдельные части туалета и аксессуары тщательно осмотрели и даже прощупали.

В богато расшитом поясе, инкрустированном черненым серебром, были обнаружены сорок четыре ячейки с крупными алмазами. В ходе допросов выяснилось, что алмазы были переданы супругам двоюродным братом Геннадия, ранее работавшим на алмазных приисках Якутии. После продажи их за границей мистер «Миллион» вплотную приблизился бы к своей мечте состояться миллионером.

БЛОКБАСТЕР КАК ИСТОЧНИК ОПЕРАТИВНОЙ ИНФОРМАЦИИ

Геннадий Вареник, офицер КГБ, находившийся в служебной командировке под прикрытием сотрудника корпункта АПН в Бонне, работал в пользу США чуть более полугода.

Он предложил свои услуги сотруднику ЦРУ Чарльзу Левену в апреле 1985 г. после того, как растратил полученные им на оперативные расходы семь тысяч марок. Эти деньги ушли на развлечения, на приобретение новой мебели, одежды для жены и дочерей.

«Съем» агента ЦРУ «Фитнесс» – кадрового офицера КГБ полковника Вареника.

Вареник заблуждался, считая, что по собственной инициативе установил контакт с сотрудником ЦРУ. Первый шаг для сближения был сделан все-таки Левеном, разумеется, не без помощи других сотрудников американской резидентуры в Бонне. Ими были созданы условия, вынудившие советского разведчика искать материальную помощь у ЦРУ.

Чарльз Левен, человек неопределенного возраста: от тридцати до сорока пяти лет, находился в Бонне в качестве журналиста, якобы представлявшего сразу несколько американских изданий. Какие темы он освещал, на полосах каких изданий, этого никто не знал, однако поговаривали, что из-за своих снайперски метких публикаций он приобрел немало недоброжелателей, поэтому в последнее время вынужден печататься исключительно под псевдонимами.

Принадлежность американца к миру журналистики ни у кого не вызывала сомнения, потому что он всегда был в курсе самых последних сенсаций и скандалов, касались ли они великосветских тусовок или правительственных кругов Германии.

Идея «Фитнесса» – такой псевдоним присвоили Варенику американцы – добровольно «таскать каштаны из огня» была щедро проавансирована ЦРУ: денег дали столько, что хватило не только покрыть недостачу, но и приобрести много других красивых вещей.

Умело манипулируя страхом руководства ЦРУ перед вездесущим КГБ, Вареник на очередной явке сообщил своему оператору, что Комитетом разработана операция, призванная создать видимость, что немцы не приемлют присутствия американских войск на территории Германии. Для этого он, якобы, получил задание подобрать рестораны и бордели, посещаемые американскими военнослужащими, где можно было бы заложить мини-бомбы.

Со слов Вареника, взорвав бомбы КГБ рассчитывал не только вызвать протест американского командования в адрес немецких властей, но и создать стену отчуждения между США и Германией. Ну, а чтобы новые хозяева охотнее поверили в этот бред, Вареник представил им подробнейшую информацию об операциях КГБ в Германии, в частности, «сдал» трех наших информаторов из числа высокопоставленных чиновников западногерманского правительства.

Как впоследствии на допросах признался Вареник, нелепица о мини-бомбах пришла ему в голову, когда он смотрел американский кинобоевик.

Однако досужий вымысел вызвал в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли невероятный ажиотаж. Да и в Белом доме информация «Фитнесса» пришлась как нельзя кстати. Незадолго до этого Рейган назвал СССР империей зла. Таким образом, данные, представленные Вареником, были восприняты в администрации президента как подтверждение тезиса о жестокости Советов. Спешно ЦРУ дало задание своим офицерам ознакомиться с обстановкой в указанных предателем злачных местах, а те сообщили, что информация «Фитнесса» подтверждается.

На протяжении десятилетий смыслом существования Центрального разведывательного управления была борьба с СССР, с коммунизмом. И если бы кадровые сотрудники не подтвердили измышления Вареника, то ЦРУ становилось «голым королем»: как тогда оправдать перед налогоплательщиками годовой бюджет, превысивший к тому времени пять миллиардов долларов?!

Все силы руководителей ЦРУ были направлены на создание видимости, что Советский Союз – мощный агрессивный противник. Хотя, на самом деле, в Управлении прекрасно знали, что это далеко не так – ни по потенциалу, ни по стратегическим устремлениям СССР.

Однажды сумев ввести своим новым хозяевам возбуждающий воображение наркотик, Вареник пошел дальше. 4 ноября он по экстренному каналу связался с Чарльзом Левеном и заявил, что со дня на день КГБ установит мини-бомбы, а его для дополнительного инструктажа вызывают в Восточный Берлин. В этой связи предложил свою помощь: он дезертирует и сделает публичное заявление-признание. Однако в Лэнгли среди ветеранов разведки нашлись трезвые головы, которые охладили пыл зарвавшегося агента. «Фитнессу» было объявлено, что ЦРУ держит ситуацию под контролем и просит его повременить с переходом на Запад. Вместе с тем, «кроту» за проявленное рвение было выплачено дополнительное вознаграждение.

А он только этого и добивался. Привыкнув к легко достающимся деньгам, Вареник «добывал» интересующие его работодателей сведения, не вставая с кушетки. Хотя, справедливости ради, следует добавить, что одними только фантазиями работа Вареника в пользу США не ограничивалась. Он передавал своему оператору Чарльзу Левену и такую вполне реальную информацию, как характеристики на вновь прибывших сотрудников ТАСС и АПН, которых американцы подозревали в принадлежности к КГБ; копии со служебных документов, попадавших в руки изменника по роду основной деятельности; сведения о намечаемых советской резидентурой в Бонне мероприятиях. Кроме того, советские эксперты полагали, что Вареник сдал противнику около 200 кадровых сотрудников КГБ и ГРУ и их информаторов.

В 1997 г. в российской периодической печати появились высказывания родственников Вареника, дескать, за что же его расстреляли, если ничего плохого он своей Отчизне не сделал, а только Комитету госбезопасности. Да и вообще, был он образцовым семьянином, не пил, не курил, интимных подружек не имел, был добрым и отзывчивым, даже помогал своим коллегам по корпункту.

На этот посыл можно ответить коротко: Вареник – предатель, а товарищеские отношения по работе и благополучие в семье не исключают предательства.

ПРЕДАТЕЛЮ – ОСОБО ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

Командировка подполковника Мартынова Валерия Федоровича в Вашингтон по линии технической разведки считалась очень престижной и давала шанс сделать блестящую карьеру.

На восточном побережье США расположено множество исследовательских лабораторий, промышленных фирм, информационных центров и библиотек, используя которые молодой и предприимчивый офицер мог получить интересующие нас научно-технические материалы. Здесь часто проводились конференции и презентации, их посещение или участие в них открывали широкие возможности по установлению полезных с точки зрения разведки контактов.

Заместитель резидента в Вашингтоне полковник Черкашин.

Имея такие перспективы, амбициозный подполковник не сомневался в своем светлом будущем. Тем более, что был он трудяга и усердно «пахал» вашингтонские просторы. Вместе с тем, Мартынов был неопытен, что проявилось в 1982 г. на научной конференции при установлении им контакта с американским «ученым». Мартынов, не заметив, как попал в расставленные сети, стал фигурантом совместной операции ФБР и ЦРУ Courtship, целью которой являлась вербовка советских граждан, работавших в Вашингтоне.

Считая своего нового знакомого перспективной оперативной связью, Мартынов стал развивать с ним отношения.

Активную разработку Мартынова американцами не заметили и в московском Центре, скорее всего, потому, что молодой разведчик был весьма убедителен в своих отчетах, умело преподносил прогресс в развитии отношений со своим новым другом. Тем временем отношения Мартынова с «ученым» углубились настолько, что американцы решили перейти в наступление, в результате которого подполковник был завербован. ФБР приобрело в его лице агента под псевдонимом «Pimenta», ЦРУ – «Gentile».

Американцы, чтобы подсластить пилюлю, предложили «новобранцу» сообщить в Москву, что его знакомство с «ученым» увенчать вербовкой – тем самым ЦРУ получало канал для поставки дезы советской стороне. Передаваемая информация будет достаточно привлекательна и сумеет убедить Центр, что Мартынов добился безусловного оперативного успеха. Тот не возражал и в течение следующих трех лет исправно, каждые две недели встречался с сотрудником ЦРУ Родом Карлсоном и специальным агентом ФБР Джимом Холтом. Встречи проводились на различных конспиративных квартирах, всего их было более пятидесяти.

Действительно, по прошествии года усилия ФБР по дезинформации Москвы с помощью «ученого» увенчались успехом: вскоре Мартынов был назначен руководителем линии «Х» резидентуры.

Мартынов отчитывался перед американскими работодателями о деятельности резидентуры за истекший период, включая результаты операций и их оценку Центром, сообщал о полученных из Москвы указаниях, не забывая сдабривать их сплетнями и байками, циркулировавшими в Ясенево. Он также давал ФБР наводки на возможных кандидатов вербовочных подходов и разработок.

Часть передаваемой противнику информации Мартынов черпал из висящей на стене у кабинета резидента Андросова карты Вашингтона, где отслеживалась текущая оперативная обстановка, в частности, результаты перехватов переговоров бригад наружного наблюдения ФБР и места их рассредоточения.

Станислав Андреевич Андросов на пост главы вашингтонской резидентуры был назначен в 1982 г., главным образом, благодаря своим дружеским связям с Владимиром Крючковым, в то время начальником Первого главного управления КГБ (внешняя разведка).

Крючков руководил ПГУ уже одиннадцать лет и за это время значительно политизировал его. Двигаясь к этой цели, он вынудил уйти в отставку нескольких заслуженных ветеранов разведки таких, например, как Борис Соломатин, заменив их преданными ему бывшими партийными функционерами, пришедшими в органы госбезопасности в результате так называемого партийного набора. Именно эти варяги, исходя из опыта прежней работы, способствовали тому, что вскоре была предана забвению одна из основополагающих заповедей разведки: «Шпион – не бюрократ. Его дело – добывать документы, а не красиво составлять их».

Андросова считали клевретом Крючкова, и многие находившиеся под его началом профессионалы смотрели на него с презрением, отчасти из-за нелепого инцидента, продемонстрировавшего всему личному составу резидентуры профессиональную несостоятельность их руководителя.

Виталий Юрченко, 1985 г.

В конце 1983 г. Андросову взбрело в голову установить возле своего кабинета огромную карту Вашингтона. Каждому сотруднику, покидающему посольство, предписывалось отмечать булавкой на карте то место, куда он направлялся. Теперь резидент, окинув карту беглым взглядом, мог в любой момент установить, где находятся его бойцы. Эту заведомо негодную инициативу Андросов реализовал без согласования и в отсутствие полковника Виктора Черкашина, который отвечал за контрразведывательное обеспечение деятельности резидентуры.

В марте 1984 г. Черкашин вернулся из отпуска и при виде карты пришел в ужас. «Если среди наших сотрудников заведется «крот», то ему достаточно будет каждое утро смотреть на карту, и ФБР будет абсолютно точно знать, где в этот день работают наши люди!» – возмутился Черкашин.

Однако после пятнадцатиминутной перебранки он понял, что резидент не собирается расстаться со своей идеей.

Слова Черкашина оказались пророческими, и очень скоро он сумел доказать резиденту собственную правоту.

Полковнику были известны радиочастоты, которыми пользовались в вашингтонском отделении ФБР для поддержания связи с топтунами, находящимися на маршруте, то есть ведущими слежку за офицерами резидентуры.

Слушая переговоры по радио центральной диспетчерской службы Бюро со своими топтунами подчиненные Черкашина – сотрудники отдела собственной безопасности – всегда знали, за кем есть хвост, а за кем – нет.

Проанализировав все сводки радиопереговоров более чем за год, Виктор Черкашин пришел к заключению, что до мая 1982 г. ФБР не знало точно, кто именно из служащих посольства является сотрудником КГБ, кто офицером ГРУ, а кто «чистым» дипломатом. Когда в какой-либо из дней ФБР устанавливало слежку за десятью нашими дипломатами, только четверо из них оказывались разведчиками.

Однако с мая процент попадания в десятку у ФБР резко увеличился. Самое худшее было то, что нередко наружка объявлялась в условленном месте даже раньше нашего разведчика.

Объяснение складывающейся ситуации для Черкашина было очевидно: противнику удалось осуществить агентурное проникновение в резидентуру. И главным свидетельством тому была адресная организация слежки ФБР за нашими разведчиками.

Своими соображениями полковник немедленно поделился с резидентом, но понимания не встретил. Андросов с порога отверг гипотезу, что среди сотрудников действует «крот», и тогда Виктор Иванович провел эксперимент.

На следующее утро на общем совещании он объявил, что к булавкам на карте будет добавлена еще одна. Ею будет обозначен некий «особо законспирированный» разведчик, в настоящее время работающий в посольстве под надежнейшим прикрытием и выполняющий чрезвычайно ответственное задание Центра. Никто, кроме посла, резидента и его заместителя по контрразведке, якобы, не знает, кто из сотрудников является этим «суперразведчиком». Черкашин также оповестил всех, что каждый день будет лично отмечать его местонахождение, чтобы другие сотрудники невзначай не привели фэбээровских ищеек туда, где он работает.

В течение следующей недели Виктор Иванович усердно перемещал спецбулавку по карте. Разумеется, на самом деле никакого «секретного человека из Центра» не было и в помине, ибо делалось все исключительно в проверочных целях.

Неизменный ритуал переодевания задержанного «крота» в поисках ампулы с ядом. На снимке: подполковник Мартынов (агент ФБР «Pimenta» и ЦРУ «Gentile»).

Через три дня после начала эксперимента по радио был перехвачен разговор между бригадой фэбээровской наружки и центральной диспетчерской. Топтуны ожидали «спецсотрудника» на том самом месте, которое Черкашин отметил булавкой. Туда они прибыли, получив задание сделать фотоснимки нового сотрудника резидентуры.

Теперь Черкашин имел на руках все козыри, чтобы убедить резидента, что его идея с картой в корне ошибочна и, кроме вреда, ничего не приносит. Бесспорной оказалась и гипотеза полковника, что ФБР внедрило в резидентуру своего «крота». Но кто он? Черкашин составил перечень всех сотрудников, работавших в мае 1982 г., и сопоставил его со своим собственным рабочим списком. Имя Валерия Мартынова явно выделялось.

В апреле 1984 г. Черкашин представил Андросову множество косвенных доказательств того, что «кротом» может быть Мартынов, а к концу месяца составил проект телеграммы на имя Крючкова о ситуации, сложившейся в резидентуре. В тексте отсутствовали какие-либо фамилии сотрудников, подозреваемых в принадлежности к агентуре ЦРУ и ФБР, не было и предложений по их выявлению. Просто излагались результаты анализа перехватов радиообмена бригад наружного наблюдения ФБР (но без ссылки на эксперимент) и найденных радиомаяков в машинах оперработников.

Выводы напрашивались сами – ФБР располагало информацией, которую не могло получать только на основе слежки за нашими разведчиками, а лишь с помощью «крота», инфильтрованного в коллектив резидентуры.

Ознакомившись с телеграммой, Андросов тихо произнес: «Виктор Иванович, не обвинит ли нас Центр в шпиономании и разжигании атмосферы недоверия в разведке? Боюсь, что наши соображения не найдут понимания и поддержки… Мое предложение – не отправлять телеграмму, а подождать до мая, когда из Москвы прибудет с плановой проверкой один из заместителей Крючкова. Вы как, не против?»

На том и остановились.

Когда приехал проверяющий, Черкашин поначалу чувствовал себя окрыленным, полагая, что тот оценит сделанные им разоблачения, но вместо этого заместитель Крючкова схватился за голову: «Вы что, черт подери, не знаете, что сейчас творится в Москве?! Да если наружу хоть слово просочится о том, что в вашингтонской резидентуре действует американский шпион, карьере Крючкова тут же придет конец, да и весь Первый главк будет опозорен! Вы забыли, что разведка никогда не выносит дерьмо из собственной избы?! Уж лучше пусть кто-то нагадит внутри, чем наружу!»

Черкашин понял, что паркетные генералы хорошо воюют только под ковром, но так как изменить что-либо было не в его силах, он внешне смирился и уступил.

Причина нервозности проверяющего заключалась в том, что двумя месяцами ранее умер Юрий Андропов и Крючков остался без могущественного покровителя. Генеральным секретарем ЦК КПСС избрали давнего соперника Андропова – Константина Черненко, и Крючков был очень обеспокоен тем, что ему придется оставить пост главы внешней разведки, так как знал, что Черненко готов избавиться от него при малейшем промахе.

В итоге посиделки в кабинете Андросова закончились тем, что заместитель Крючкова велел перевести Мартынова на участок работы, где бы он был лишен допуска к засекреченной информации, и, в конце концов, – отправить негодяя в Москву, чтобы там с ним разобрались по-тихому.

Таким образом, дворцовые интриги, которые плели Крючков и его приспешники, заставили всех офицеров вашингтонской резидентуры (только ли их одних?!) в течение последующих почти полутора лет ходить по острию лезвия, а изменнику позволили снабжать своих американских хозяев оперативно значимой информацией.

Отозвать предателя в Москву под благовидным предлогом не представлялось возможным, поэтому Виктору Ивановичу ничего не оставалось, как ждать удобного случая.

Спустя десятилетия полковник Черкашин дал свою оценку казусу с Мартыновым: «Допускаю, что Мартынов полностью не представлял себе возможных последствий своих действий. По мнению ФБР и ЦРУ, он пошел на сотрудничество с ними из-за идеологических расхождений с политикой СССР. Он также не был удовлетворен своей работой в разведке и вынужден был «терпеть» ее из-за привилегий, которые, как он считал, ему заслуженно полагались.

Американцы платили Мартынову 200-400 долларов в месяц, что дает основание предположить, что деньги не были основным мотивом его предательства. В действительности его главной целью было сделать карьеру в системе КГБ, в полной мере обеспечить свою семью, дать детям хорошее образование, чего, как он рассчитывал, можно добиться, сотрудничая с американцами. Говоря проще, он находил вполне приемлемой сделку по схеме: предательство Родины – благополучие семьи. Шпионаж для Мартынова был разновидностью бизнеса, который, полагал он, никогда не будет раскрыт. Он был уверен, что советская разведка просто не в состоянии вербовать в США агентов, способных выявить факт его связи с ЦРУ и ФБР.

Мартынова вряд ли можно характеризовать как особо ценного агента для американских спецслужб. Не считая сведений общего характера и того, что он знал о работе линии «Х» в резидентуре (а она, линия, не была основным объектом внимания ЦРУ и ФБР), Мартынов имел весьма ограниченный доступ к интересующей американцев информации. Передаваемые им материалы не имели никакого отношения к вопросам национальной безопасности или международных отношений СССР. Разведывательная информация, которую он сообщал в ЦРУ и в ФБР, – расположение, структура, численный состав резидентуры, режим ее работы и т. п. – представляла интерес только разве что для действовавших против нас контрразведывательных подразделений ФБР.

И последнее: горькая ирония предательства Мартынова заключалась в том, что довольно жесткий и подчас эффективный контрразведывательный прессинг ФБР затруднял нам вести разведывательную работу в Вашингтоне, а это отражалось на положительных результатах резидентуры и, как следствие, ограничивало и его, «крота», собственную шпионскую деятельность, а, значит, и размер его гонорара. Тем не менее, американцы возлагали большие надежды на то, что Мартынов продолжит работать с ними и в будущем, когда займет более высокое место в иерархии советской разведки.

Когда Эймс в мае, а Хансен в октябре 1985 г. подтвердили мои догадки о предательстве Мартынова, я был потрясен, поняв, что он и является тем «кротом», поисками которого я занимался более года. Действительно, с мая 1982-го ФБР стало устанавливать слежку целевым порядком и только за сотрудниками резидентуры, оставив в покое «чистых» дипломатов. Стало ясно, что Бюро располагает точной информацией о ведомственной принадлежности служащих советского посольства.

Вместе с тем, сознание того, что я был прав в моих подозрениях относительно внедренного в резидентуру «крота» противника, не принесло мне никакого удовлетворения – только горечь и напряжение… Несколько месяцев я бился над проблемой, под каким предлогом отправить Мартынова в Москву.

Самый простой вариант – отпуск. Но он только недавно из него вернулся. Поэтому отправить его в отпуск снова было бы глупо, это вызвало бы у него обоснованное подозрение. Имелись и другие варианты, например, получение награды в Центре за хорошие показатели в работе либо необходимость присутствия в Москве для решения каких-то, неожиданно свалившихся, семейно-бытовых проблем. Но дело все в том, что разведчик-профессионал Мартынов был прекрасно осведомлен о таких приемах нашей контрразведки. Он распознает малейшую фальшь или несуразность предложения вылететь в Москву и тут же рванет в ФБР.

Кроме того, затруднительно было контролировать действия членов его семьи, поскольку они все вместе проживали вне жилого комплекса «Айрин», арендуя квартиру в пригороде Вашингтона, и в случае опасности могли быстро исчезнуть.

Следовало также считаться с возможностями американского «хозяина» Мартынова – ФБР, которое постоянно отслеживало обстановку вокруг своего агента, и незамедлительно приняло бы исчерпывающие меры по его спасению, появись на его горизонте что-либо подозрительное…

Маскируя нашу осведомленность о двурушничестве Мартынова, мы, к сожалению, не имели права ограничить его доступ к секретной информации, а остальные сотрудники резидентуры не получили каких-либо указаний по соблюдению повышенных мер безопасности. Не произошло никаких изменений и в устоявшемся распорядке работы резидентуры. Все шло, как обычно, и Мартынов, как всегда, получал всю оперативную почту, поступавшую в Вашингтон по линии «X». Он также мог вести любые разговоры на темы, интересующие его американских боссов, со своими коллегами по резидентуре, которые, увы! не догадывались об истинных целях инициатора этих разговоров.

Опыт подсказывал мне продолжать придерживаться прежней линии поведения в отношении предателя, если я не хотел проиграть в этой схватке со спецслужбами противника.

В общем, резидент и я более чем на полгода замерли в ожидании удобного, а главное – оправданного повода, чтобы под убедительным для американцев предлогом отправить Мартынова в Москву.

Как вдруг у ворот жилого комплекса посольства возник Юрченко, и я почувствовал, что Фортуна не только повернулась ко мне лицом, но и схватила меня за руку – ведь теперь я знал, как отправить в Москву предателя Мартынова! Да-да, негодяя и горе-перебежчика Юрченко будет этапировать в столицу нашей Родины ни кто-нибудь, а разведчик резидентуры, пользующийся огромным доверием и наделенный большими полномочиями – Валерий Федорович Мартынов! Ну, уж вам, коллеги из ФБР и ЦРУ, никогда не догадаться о наших истинных планах – лишь бы, не дай Бог, самому себя на радостях не выдать!

Следующие два дня были самыми напряженными. Я должен был проследить, как Юрченко поднимется на борт специально за ним присланного самолета «Аэрофлота», и что рядом с ним будет находиться Мартынов.

Как вдруг 7 ноября за два дня до запланированного возвращения Юрченко домой, Мартынов на несколько часов исчез из помещения резидентуры…

Меня пробила легкая дрожь. Успокоил я себя тем, что Мартынову необходимо получить напутствия от своих операторов, после чего он непременно вернется. Так и случилось. К концу рабочего дня Мартынов появился в посольстве и внешне казался невозмутимым. Тем не менее, ночью я глаз не сомкнул. Имитировал Мартынов свое спокойствие? Для чего – чтобы поверили, что ничего необычного не происходит? Может быть, он планирует сбежать на следующий день?!

Разумеется, для меня было естественно предположить, что Мартынов размышляет о причинах, побудивших руководство резидентуры включить его в команду по сопровождению Юрченко. А может, его спокойствие объясняется тем, что он знает: он ни в коем случае не поднимется на борт, улетающий в Москву?!

…Прибыв в аэропорт, автобус без каких-либо препятствий подъехал прямо к самолету. Уезжающие стали прощаться. Ко мне, улыбаясь, подошел Мартынов и протянул руку. Я, пожимая ему руку, по привычке воспитанного человека смотрел ему в глаза. Ни один мускул не дрогнул на моем лице, впрочем, и на его тоже – он по-прежнему улыбался во весь рот… 9 ноября самолет благополучно приземлился в «Шереметьво-2». Мартынов, как только вышел из самолета, был «снят» бойцами группы «Альфа» и доставлен в Лефортовскую тюрьму….

Я находился уже в Москве, когда над Мартыновым шел суд, и был вызван в качестве свидетеля обвинения. Он признал себя виновным и дал исчерпывающие показания относительно своей шпионской деятельности.

После того, как изменник был расстрелян, я вместе с рядом других офицеров ПГУ (исключая, разумеется, резидента Андросова) получил выговор за недостаточную бдительность, не позволившую своевременно разоблачить американского агента в вашингтонской резидентуре. Это – единственный выговор в моем личном деле за сорок лет службы в органах государственной безопасности СССР».

ПРЕДАТЕЛЬСТВО КАК МЕСТЬ ЗА СЫНА. И ЗА СТАЛИНА

7 июля 1986 г. на одной из тихих московских улочек бойцами «Альфы» был «снят» генерал-майор в отставке ГРУ ГШ ВС СССР Дмитрий Федорович Поляков, когда он в парадном мундире при всех регалиях направлялся в Военно-дипломатическую академию, чтобы произнести напутственное слово очередным выпускникам, будущим военным разведчикам. Какой фарс! Нет, не фарс – трагедия. Ведь через некоторое время досье на всех этих выпускников генерал, в иночестве – агент «Топхэт» и «Бурбон» – передал бы в США – своим хозяевам. И участь цвета нашего офицерства была бы решена в ФБР или ЦРУ.

Дмитрий Поляков служил американцам не потому, что стал жертвой шантажа и собственного малодушия, отнюдь. Генерал был предателем по убеждению.

Отвергая политические ориентиры советского правительства времен хрущевской оттепели, Поляков считал, что руководство СССР незаслуженно попирает и предает забвению идеалы сталинской эпохи, за которые он сражался на фронтах Великой Отечественной войны.

Были и другие, более тривиальные причины, побудившие подполковника, а со временем – генерал-майора, служить сначала ФБР, а затем Центральному разведывательному управлению. Среди них – тщеславие. Но основным побудительным мотивом, толкнувшим Дмитрия Полякова в объятия американских вербовщиков была месть за погибшего младенца-сына.

В ноябре 1961 г., когда Поляков работал в нью-йоркской резидентуре ГРУ, в Соединенных Штатах свирепствовала эпидемия гриппа. Младший из его трех сыновей заболел, получил осложнение на сердце, спасти его могла только срочная дорогостоящая операция. Поляков обратился к руководству резидентуры за материальной помощью, чтобы сына прооперировали в нью-йоркской клинике. Запросили штаб-квартиру ГРУ, оттуда ответили отказом, и младенец умер.

Дмитрий Поляков – «крот» ЦРУ в Главном разведывательном управлении Генштаба.

Буквально на следующий день после смерти ребенка Поляков, озверевший от несправедливости судьбы и начальства, утративший веру в ГРУ и в СССР, предложил свои услуги высокопоставленному офицеру американской армии. Предложение было принято безоговорочно. Вскоре офицер помог Полякову установить контакт с вербовщиком ФБР, ищущим потенциальных изменников из числа сотрудников КГБ и ГРУ.

Сотрудничество с Бюро продолжалось до 1962 г. Руководство ЦРУ считало, что такой ценный источник, каким был подполковник Поляков, используется ФБР не по назначению. Ведь он – кладезь ценнейшей информации! Джон А. Маккоун, в то время директор ЦРУ, согласовав с президентом Джоном Кеннеди вопрос об использовании Полякова, немедленно позвонил Гуверу и предложил передать ему на личную связь перспективного офицера ГРУ. Сделка состоялась. Полякову был присвоен псевдоним «Бурбон», и он сразу попал в разряд особо засекреченных ценных агентов.

За 25 лет, что Поляков состоял на службе у американцев, СССР понес ущерб в десятки миллионов долларов.

В ЦРУ обоснованно считали Полякова одним из самых продуктивных источников. В недрах Управления для анализа материалов, поступавших от Полякова, даже было создано специальное подразделение, едва успевавшее их обрабатывать.

«Топхэт» передал американцам более 100 копий секретных выпусков журнала «Военная мысль», который публиковался для советского руководства, и где излагались состояние, стратегия, тактика и планы Верховного командования СССР. Он выкрал тысячи страниц документов, в которых были даны технические характеристики самого секретного советского оружия.

Работая в резидентурах ГРУ в Бирме, Индии, в Центральном аппарате Генштаба, в Военно-дипломатической академии Советской Армии «крот» раскрыл своим американским хозяевам принадлежность к внешней и военной разведке около 1500 советских офицеров и около двухсот агентов из числа иностранных граждан. Во время войны во Вьетнаме Поляков представил ЦРУ стратегическую информацию о численности, структуре и боеспособности северо-вьетнамских войск.

В начале 1970 гг. он передал в ЦРУ сведения, что Китай находится на грани прекращения военно-экономического сотрудничества с Советским Союзом. Это помогло Соединенным Штатам «прорубить окно» в КНР.

Звание генерал-майора Полякову присвоили в 1974 г. Одним из его покровителей был начальник управления кадров ГРУ генерал-лейтенант Изотов, до этого назначения 15 лет проработавший в аппарате ЦК КПСС. В уголовном деле Полякова фигурируют дорогие подарки, сделанные им Изотову. За генеральское звание, к примеру, изменник своему благодетелю презентовал серебряный сервиз на 12 персон, специально для этой цели купленный ЦРУ.

Генеральский чин обеспечивал Полякову доступ к материалам, которые не были связаны с его прямыми служебными обязанностями. Например, к перечню военных технологий, которые закупались или добывались советской разведкой на Западе.

Поляков сдал семь наших «кротов» – шесть старших офицеров США и одного Великобритании, работавших в пользу СССР.

До сих пор американцы гордятся так называемым «британским делом». И это несмотря на то, что оно было закрыто в конце 1960-х гг. Поляков передал ЦРУ копии с фотографий, сделанных нашим британским «кротом», которые тот, в свою очередь, переснял с секретных документов, иллюстрирующих действие системы управляемых ракет, состоящих на вооружении ВС США. Изучив снимки, сделанные «Топхэтом», в Лэнгли проследили путь этих документов по инстанциям и выяснили, на каком этапе они попали в руки нашего агента. Таким образом, ЦРУ вышло на отдел управляемых ракет Министерства авиации Великобритании. Там и работал наш человек – Фрэнк Боссарт. Его арестовали и приговорили к 21 году тюремного заключения.

В этой связи вызывает недоумение, почему в ГРУ так легко смирились с утратой в чрезвычайно сжатый срок – 5 лет – столь большого числа (семи!) своих особо ценных агентов и не провели надлежащего расследования причин их провала.

Ясно одно: пренебрегая кооперацией со Вторым главным управлением КГБ в плане поиска и возможного разоблачения инфильтрованного в свою среду агента противника, ГРУ не смогло самостоятельно установить источник утечки разведывательной информации.

Выйдя в 1981 г. в отставку, Поляков помог американской контрразведке раскрыть нескольких наших разведчиков-нелегалов, заброшенных в США на оседание под видом иммигрантов и уже сумевших натурализоваться, устроиться на работу в американские госучреждения. Этому способствовала не дьявольская всепроникаемость Полякова, а косность партийно-бюрократической советской системы.

Отставник Поляков продолжал работать в Главном разведывательном управлении освобожденным секретарем парткома. Убывшие в длительные загранкомандировки разведчики-нелегалы оставались на партийном учете по прежнему месту работы, то есть косвенно были подотчетны предателю: учетные карточки, партвзносы, вопросы отсутствия на партсобраниях и тому подобное. Так что вычислить их как нелегалов для изменника, имевшего к тому же опыт разведывательной работы, труда не составляло.

На одном из допросов «Топхэта» сотрудники Следственного управления КГБ Александр Духанин и Юрий Колесников поинтересовались, не жалко ли ему преданных им нелегалов, молодых русских парней, которых он сначала готовил на специальных курсах, а затем отправил на электрический стул?

Ответ был обескураживающим: «В этом и заключалась моя работа. Можно еще чашечку кофе?»

Поляков служил американцам уже 17 лет, как вдруг в 1978 г. попал под подозрение. В тот год сведения о его шпионской деятельности были умышленно слиты в средства массовой информации США начальником контрразведки ЦРУ Энглтоном, который считал, что «Топхэт» подставлен советской разведкой. Вскоре после этого американский журналист Эдвард Эпштейн опубликовал книгу о Ли Освальде, в которой подтверждалась информация Энглтона, полученная журналистами от его источников в ЦРУ и ФБР.

В 1979 г. подозрения относительно Полякова подтвердил Хансен, в то время еще сотрудник нью-йоркского отделения ФБР.

Невзирая на эти сигналы, Поляков во второй половине 1979 г. был направлен в Индию в качестве военного атташе и одновременно резидента ГРУ. Он находился там до июня 1980 г., когда, наконец, руководство военной разведки обратило внимание на информацию Хансена, и отозвало генерала в Москву. Но и после этого он бесконтрольно продолжал работать в штаб-квартире Управления на Хорошевском шоссе. Там отказывались верить, что один из самых заслуженных генералов военной разведки, к тому же участник ВОВ, воевавший с первого и до последнего дня, может быть предателем.

Сведения на Полякова были косвенными, что давало возможность его защитникам утверждать: Хансен – двойной агент, по заданию ФБР пытающийся опорочить ГРУ и дискредитировать его сотрудников. Однако главная причина, почему в отношении Полякова не было предпринято никаких попыток провести расследование, заключается в нежелании руководства военной разведки выносить сор из избы. По этой же причине не был проинформирован и КГБ.

Поляков, узнав через свои связи в руководстве ГРУ, что находится под подозрением, немедленно лег на дно и временно прекратил контакты с ЦРУ. Но затем с помощью новейших средств связи продолжил снабжать американцев информацией о советских военных разведчиках, выезжавших в долгосрочные загранкомандировки.

С 1980 г., когда «Топхэт» после заграничных вояжей окончательно осел в Москве, американцы для поддержания с ним связи использовали только бесконтактные способы – тайники и радиосредства. Последним отводилась решающая роль, для чего агенту вручили устройство размером с пачку «Беломора», из которого он производил радиовыстрел – передачу сведений, – длившуюся не более 3-4 секунд.

Предварительно закодировав информацию, – страницу машинописного текста, – «Топхэт» засовывал в карман плаща пачку «Беломора», садился в «букашку» или «червонец» – именно эти троллейбусы проходили по Садовому кольцу мимо американского посольства. Стоило троллейбусу поравняться со зданием дипломатической миссии США, агент нажимал нужную кнопку, и игра была сделана. Поди, попробуй запеленговать – да никогда!

Телефонная будка, где Поляковым выставлялась метка о его готовности к операции по связи.

Лишь в редчайших случаях «Топхэт» производил тайниковые закладки. При этом магнитные контейнеры он не только изготавливал собственными руками, но и лично закладывал их на традиционных маршрутах передвижения своих операторов из ЦРУ.

Что касается выемки контейнеров, то эти операции никогда не были для предателя в тягость: деньги-то по радио не примешь! Надо отметить, что вознаграждение Полякову (по его собственному требованию) американцы редко выдавали валютой или рублями: за 25 лет он в общей сложности получил около 90 тысяч рублей наличными. Вознаграждение, как правило, было в виде ювелирных изделий с бриллиантами, уникальных столярных инструментов и рыболовных принадлежностей: все свободное от шпионажа время Поляков что-то строгал, пилил, мастерил, либо ловил рыбу.

Казус генерала Полякова во всех отношениях не имел прецедентов в истории отечественных спецслужб. «Топхэт» не только поставил своеобразный рекорд по длительности работы в пользу противника и по объ-ему переданной им секретной информации политического и разведывательного характера. Рекорд еще и в другом – все это время «кроту» удавалось не попасть в поле зрения нашей контрразведки. Впрочем, последнее обстоятельство вполне объяснимо.

Во-первых, Поляков долгие годы являлся кадровым офицером ГРУ Генштаба ВС СССР и хотя бы поэтому был досконально осведомлен о методах и приемах, используемых КГБ в своей деятельности по выявлению агентуры противника. Причем, был он не рядовым оперативным сотрудником, а старшим офицером, а затем и генералом. Отсюда – беспрерывный приток информации, который в итоге помогал «Топхэту» не совершать ошибок, а когда надо было, то и лечь на дно.

Во-вторых, американцы тоже не благодушествовали, а оберегали своего сверхценного источника самыми изощренными способами, начиная от мероприятий по дезинформации, призванных отвести от «Топхэта» любые подозрения, и кончая применением самой совершенной радиоэлектронной аппаратуры.

Свидетельствует полковник Черкашин: «Поляков – один из многих американских агентов, которые были раскрыты и осуждены после вербовки Эймса и Хансена в 1985-ом – в «год шпиона». Однако его место особое в этом трагическом и страшном списке, поскольку никто другой из остальных не занимал столь высокого положения в иерархии советского разведывательного сообщества и никому так долго, и так эффективно, не удавалось шпионить в пользу нашего противника.

Случай с Поляковым уникален, поскольку ему удалось, сотрудничая с ФБР и ЦРУ, избежать ареста в течение двадцати пяти лет. Разумеется, это к вопросу о профессионализме работавших с ним сотрудников спецслужб США и неэффективности наших органов государственной безопасности».