Антология

МУДРЕЦЫ УДИВЛЯЛИСЬ: НЕ ЗВЕРЬ ОН, А КТО ЖЕ? 
 

Удивительные метаморфозы претерпело отношение к произведениям народного творчества! На заре веков слушатели доверчиво внимали сказителям, ничуть не сомневаясь в том, что Одиссей перехитрил кровожадного Циклопа, Зигфрид сразил кровожадного дракона, Алеша Попович зарубил многоголового Змея Горыныча, Илья Муромец победил и пленил злобного Соловья Разбойника. А потом и сами передавали детям и внукам «преданья старины глубокой». 
Со временем на смену безоговорочной вере закономерно пришел нескрываемый скепсис просвещенных умов: невозможно то, что не доказано естественными науками. Тогда-то предания, легенды и мифы были признаны всего лишь плодом фантазии. 
Однако в сугубо рациональном XIX веке асе же объявились энтузиасты, задавшиеся целью докопаться до тайн прошлого. Так, предприимчивый купец Шлиман, которому деловитость и расчетливость, необходимые в делах коммерческих, не мешали романтически верить любому слову Гомера, нашел под Гиссарлыкским холмом следы легендарной Трои. Кстати, уже в наши дни ЭВМ, проанализировав тексты «Илиады» и «Одиссеи», пришла к выводу, что обе поэмы сочинены одним человеком. 
Продолжив работы Шлимана, англичанин Эванс открыл давно забытую крито-микенскую культуру, в том числе и легендарный лабиринт Минотавра. 
На острове Мадагаскар ученые обнаружили остатки совсем недавно исчезнувших, нелетающих эпиорнисов. Не с одной ли из этих громадных птиц Рух встретился Синдбад-мореход! 
У средиземноморского острова Санторин греческие археологи обнаружили следы, видимо, той самой Атлантиды, о которой некогда поведал Платон. 
А древнегреческий мореплаватель Неарх, удивлявший соотечественников рассказами о стране, где нет тени! Ясно, что он побывал в экваториальных областях. 
Эти и другие находки, научно обоснованные версии, побудили энтузиастов заняться не только поисками «исчезнувших» царств, но и прототипов персонажей старинных легенд, сказаний, былин, хроник. По крохам достоверной информации, разбросанным по этим произведениям, они старались воссоздать маршруты Одиссея, Ясона, Эрика Рыжего... установить, кем действительно были эти считавшиеся мифическими герои. 
Но что же правдивого можно узнать о таких «особах», как... Змей Горыныч, Соловей Разбойник, Идолище поганое! Кем же были — и были ли — традиционные противники славных богатырей Ильи Муромца, Алеши Поповича, Добрыни Никитича! Что это — порождение фантазии древних сказителей или за ними стоят реальные исторические личности! 
Надо полагать, что решить такую загадку можно лишь в том случае, если исследователь изучит историческую обстановку, быт и нравы средневековья, сумеет воспринять былины с позиции человека той эпохи. 
Это попытались сделать кандидат технических наук Н. Дорожкин и капитан Д. Зенин, чьи статьи, прокомментированные кандидатом исторических наук Д. Редером, мы предлагаем вниманию наших читателей. 

Кто он, див из «Слова»? 
Николай ДОРОЖКИН

История моих поисков началась в тот день, когда, перечитывая сборник русских былин, я обратил внимание на поразительное свойство Соловья Разбойника: от его мощного посвиста пригибались деревья, ложились травы, а люди буквально падали замертво. Тут-то я и вспомнил другое произведение, в котором действует иной персонаж, весьма напоминающий своими повадками Соловья, сбитого с высокого дерева Ильей Муромцем. 
Я имею в виду «Слово о полку Игореве». Загадочны обстоятельства находки этой рукописи графом А. Мусиным-Пушкиным, не установлено точное время написания поэмы, неизвестен и автор ее. Больше того, поныне не прекращаются споры о подлинности самого произведения. Что же говорить об отдельных терминах, встречающихся в нем? 
Многие из них остаются для исследователя тайной за семью печатями: «Троян», «харалужный» меч, «бусово» время, «шереширы», «были, могуты, татраны, ольберы, топчаки, ревуги...» Это же относится и к «диву» — загадочному существу, которое, предвещая неудачу походу Игоря на половцев, «кличет врьху древа, велит послушати земли незнаеме, Вльзе и Поморию, и Сурожу, и Корсуню и тебе, Тьмутороканский бльван». Но позвольте, кто же способен кликать так громко, чтоб голос разносился от Волги до Крыма, от заволжских лесов и степей до Тьмуторокани? Заинтересовавшись этой загадкой, я решил прежде всего ознакомиться с мнением специалистов. И что же? 
Изучив комментарии академика Д. Лихачева к «Слову», я узнал, что «большинство исследователей считает дива мифическим существом (чем-то вроде лешего или вещей птицы). Это божество восточных народов, сочувствующее им, а не Руси». В книге известного историка Л. Гумилева «Поиски вымышленного царства» я прочитал, что под дивом подразумевается дьявол, или, говоря словами Ипатьевской летописи, «земли дьявола». Автор статьи «Див в «Слове» С. Шервинский, как оказалось, считал его удодом, а романист А. Югов — обычным половецким разведчиком. 
В статье В. Суетенко «Гимн русскому народу» слово «див» трактовалось как брянское, равнозначное лешему. 
Как видите, исследователям так и не удалось до сих пор прийти к единому мнению о том, что же имел в виду автор «Слова». Поэтому я и задумал попробовать ответить на вопрос — был ли див порождением воображения автора, плодом религиозно-мистической атмосферы средневековья? Или у этого персонажа существовал исторический прототип, которого, возможно, видели и слышали воины Игоря, а то и сам вещий Боян? 
По-моему, есть основания предполагать, что верно последнее предположение и див относился хотя и не к обычным, но вполне реальным существам. 
Оказывается, див фигурирует не только в «Слове»! Азербайджанский поэт и мыслитель XII (подчеркиваю!) века Низами Гянджеви, описывая в поэме «Искандер-наме» битву румов с русами (русскими) в районе Кавказа, упоминает, что русы использовали в бою дива, привязанного за ногу цепью и вооруженного железной палкой с крючком. Позволю привести описание этого существа: див «так был груб и крепок, что стала похожей на деревьев кору его жесткая кожа»; он покрыт косматой шерстью; «мудрецы удивлялись: не зверь он... а кто же? С человеком обычным не схож он ведь тоже»; «это дикий из мест, чья безвестна природа»; «не людского он рода». 
Эти сведения я заимствовал из книги профессора Б. Поршнева «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах». Автор ее предположил, что див, описанный Низами, подобно другим загадочным персонажам (Энкиду из древневавилонского эпоса о Гильгамеше, древнегреческим фавну и сильвану, римскому сатиру, китайским цзяго и махуа, тибетскому миге, монгольскому аламасу, кабардино-балкарскому алмасты, азербайджанскому меле-адаму, американским патону и саскватчу и непальскому йети), представляет собой реликтового гоминоида (см. «ТМ» № 11 за 1969 год). 
Позволю напомнить еще один отрывок из «Искандер-наме» — «мудрец рассказывает, что эти дивы предпочитают спать на ветвях деревьев» (не правда ли, сама напрашивается параллель со «Словом»?). 
Далее Низами повествует, как русы, увидев дива, спящего на дереве, тихо окружают его, опутывают веревкой и стягивают наземь. Затем «до области Руса он будет доведен и, прикованный, там станет хлеб добывать он своим вожакам; водят узника всюду, из окон жилища подаются вожатым и деньги, и пища». Какая уж тут мистика!
Предположив, что и див из «Слова» был гоминоид, я нашел объяснение тому, откуда у него появился «свист зверин». Для этого пришлось еще раз обратиться к Поршневу. «Среди многих разных звуков, которые, судя по описаниям, может издавать реликтовый гоминоид, многочисленные свидетели выделяют один, слышный в горах на огромные расстояния), приурочиваемый, как правило, к вечернему времени... Это звучный, пронзительный, обычно протяжный, иногда отрывистый звук, который характеризуется не как крик, а как свист, напоминающий человеческий, только более сильный». Как тут не вспомнить Соловья Разбойника. 
Уместно добавить, что В. Пушкарев в статье «Новые свидетельства» (см. «ТМ» № 6 за 1978 год) среди характерных черт дикого существа тунгу также называет пронзительный свист. 
А теперь обратимся к иным литературным персонажам, созданным на основе фольклора гораздо позже «Слова». 
По-моему, в один ряд с дивом можно поставить Чугайстыра из повести М. Коцюбинского «Тени забытых предков», иеху из «Путешествий Гулливера» Д. Свифта. Зверь, похитивший невесту графа Шемета в новелле П. Мериме «Локис» (созданной по мотивам литовской легенды), вряд ли был медведем. Во всяком случае, в материалах комиссии АН СССР по вопросу о снежном человеке фигурировали сведения о «человеке-медведе», виденном на территории Литвы. 
А «дивьи люди»? Так когда-то называли таинственных существ с человеческой фигурой, безголовых, с лицом на груди. Согласитесь — такой образ мог появиться только при «знакомстве» с гоминоидами, обладавшими широкими плечами и низко посаженной головой. 
Но тогда возникает другой вопрос: если реликтовый гоминоид — тварь неразумная и бессловесная, то почему же див в «Слове» действует активно и осмысленно, предупреждая врагов Игоря о походе? Готов ответить — в поэме точно так же действуют и солнце, и гроза, предвещая по-своему неудачу предприятию князя. Это всего лишь одно из зловещих знамений, которые, кстати сказать, так любили использовать авторы литературных произведений. 

Следы невиданных зверей 
Дмитрий ЗЕНИН 

Что ни говорите, а драконово племя оказалось на редкость живучим! Сведения об этих странных существах можно отыскать еще в древнекитайской мифологии, в раннем средневековье они появились в русских былинах, западноевропейских песнях и сагах. Ныне же драконы обосновались на киноэкране и на страницах фантастических повестей. Шутки шутками, но для того, чтобы выяснить, «откуда есть пошли» драконы и огонь извергающие многоголовые змеи, следует, видимо, обратиться к первоисточникам. Так я и поступил. 
Ознакомившись с различными вариантами сказаний о змееборцах, я заметил, что в них фигурируют, по крайней мере, две разновидности этих существ. Они отличаются внешним видом, образом жизни и приемами, используемыми в бою с главным героем повествования. 
К первой категории относятся в основном иноземные драконы-людоеды, обитающие большей частью в дремучих лесах, глухих пещерах. В схватку с богатырем они вступают без раздумий и погибают не только от удара, нанесенного заколдованным мечом-кладенцом, но и при обстоятельствах, не отличающихся от охоты на крупного зверя. Так, герой «Песни о Нибелунгах» Зигфрид, обнаружив дракона, тщательно изучил его привычки. Потом выкопал яму на пути чудища к водопою, спрятался в ней и поразил зверя мечом в брюхо. 
Рыцарь из ордена госпитальеров, описанный В. А. Жуковским в поэме «Сражение со Змеем» (материал которой поэт почерпнул из хроник Мальтийского ордена), к опасному поединку готовился долго и целеустремленно. Внимательно изучив повадки дракона, обосновавшегося на острове Родос, он вернулся на родину, изготовил своего рода тренажер-имитатор, на котором приучил своего коня и двух собак-волкодавов не бояться встречи с драконом. Как-никак, вид его был необычен: «На коротких ногах громадой тяжкое чрево лежало; хребет, чешуею покрытый, круто вздымался; на длинной гривастой шее торчала, пастью зияя, зубами грозя, голова; из отверзтых челюстей острым копьем выставлялся язык; и змеиный хвост изгибался в огромные кольца». Не правда ли, что это описание как нельзя лучше подходит доисторическому ящеру? И если допустить, что Зигфрид и рыцарь-госпитальер сразили, может быть, последних особей вымирающего вида, необязательно обладать буйной фантазией (см. «ТМ» № 9 за 1982 год). Находили же в последние десятилетия животных, считавшихся вымершими миллионы лет назад! 
А теперь обратимся к русскому былинному циклу. Вот здесь-то и начинаются всевозможные странности. Начнем с того, что почти все змеи, единоборствовавшие с богатырями, жили в... замках, окруженные слугами и дворней, разъезжали на боевых конях, собирали с подданных дань, похищали красавиц. Схватки они начинали с предварительных переговоров, нередко предлагая ратоборцу мир «без боя-драки, кровопролития». Одним словом, поступали соответственно рыцарской этике. И в то же время у этих существ было до дюжины голов, они обладали способностью превращаться то в добрых молодцев, то в свирепых чудищ. Можно ли тут отделить семена истины от плевел фантазии? Оказывается, можно! 
Историки установили, что прототипом былинного Змея Тугарина был половецкий вождь Тугра-хан (Тугорхан), личность, известная в раннем средневековье. Он погиб во время одного из набегов на русские княжества, а киевский митрополит назвал коварного иноверца «змеем-диаволом». Прошли годы, и в народной молве чисто риторический образ трансформировался в загадочную фигуру Змея Тугарина. 
Однако до другого Змея, боровшегося с Добрыней, ему было далеко. Еще бы, у того было три головы да дюжина хоботов. Это страшилище похитило родственницу великого князя Забаву Путятичну, выручать которую и взялся удалец. По крайней мере таков ход событий по былинам. А теперь попробуем восстановить эту историю по наиболее правдоподобным фрагментам нескольких сказаний о Добрыне Никитиче. 

Развертывание русской дружины (обозначена красным цветом) и войска противника (показано синим) перед боем. 

Оказывается, все началось с вояжа богатыря во владения Горыныча с целями далеко не мирными. Добрыня вторгся с дружиной в чужие земли, разогнал и «потоптал» подвластных Змею «малых змеенышей», освободил полоненных сородичей и, обрадованный удачным походом, немного расслабился — дал отдых отряду, а сам решил искупаться. Тут-то его и застал врасплох Горыныч, успевший собрать «воев неколико». Но Никитич, не растерявшись, схватил попавшийся под руку клобук (монашеский головной убор), набил его песком и землей и мощным ударом импровизированного оружия сразил Змея. Придя в себя, тот сразу же предложил закончить инцидент миром и пообещал: «Буду тебе заместо брата меньшого». Однако, оказавшись в Киеве, мстительный Горыныч похитил Забаву Путятичну. 
И у героев этих былин есть прототипы. Так, сохранились сведения о том, как киевский князь Владимир обращал в истинную веру вольнолюбивых новгородцев: «Добрыня крестил огнем, а Путята мечом». Известна и небольшая былина, повествующая о трагической судьбе некоего Ивана Гординовича и его супруги Забавы Путятичны. А что же Горыныч? 
Взглянув на крупномасштабную карту, я нашел один из притоков Припяти — речку Горынь. По свидетельству русского историка В. Н. Татищева, здесь проходила граница между Киевским и Волынским княжествами. Наверняка настоящий Добрыня с дружинниками не раз хаживал за Горынь при междоусобных конфликтах. Не там ли княжил строптивый феодал, прозванный при дворе великого князя Змеем? 
Откуда взялось такое прозвище, нам поможет разобраться геральдика, отраженная в средневековой живописи. На миниатюре XIV века «Житие Бориса и Глеба», на знаменах и щитах хорошо видны эмблемы феодалов — изображения солнца, зверей, птиц, цветов и... драконов. На рисунке «Битва новгородцев с суздальцами» показаны воины со щитами, опять-таки украшенными фигурами медведей, орлов, святых и драконов. Хочу подчеркнуть немаловажное обстоятельство — древнерусские художники даже библейских персонажей представляли в близкой, своей обстановке, пренебрегая византийскими канонами. А раз так, то можно утверждать, что гербы со змеями и драконами принадлежали некоторым сторонникам феодальной вольницы, не желавшим подчиняться великому князю и упорно отстаивавшим принцип «что хочу, то и делаю». Пусть так, скажет иной читатель, но при чем тут три головы и двенадцать хоботов? 

Момент прорыва русскими боевого порядка врага с последующим ударом по командному пункту. Черным цветом обозначены полевые укрепления.

Что же, обратимся к другому литературному памятнику. «Сташа стязи, — читаем в «Слове о полку Игореве», — нь рози нося им хоботы пашут копиа». Вот она, разгадка, — в военной терминологии тех лет хоботом называлась часть боевого знамени в виде треугольника за эмблемой. Копьем у нас и за рубежом именовали отряд одного феодала, а во главе всего войска был великий князь или назначенные им воеводы. Выходит, что против Добрыни выступила рать, которую возглавляли три военачальника (головы), в распоряжении которых было 12 знаменных отрядов (хоботов)! 
И сравнение вражеского войска со змеей пусть не смущает читателя. На марше его колонна действительно напоминает гигантское пресмыкающееся с головой (авангардом) и хвостом (арьергардом). Развертываясь перед боем(см. рис.), эта рать в самом деле издалека походила на многоголового змея. А если на гербе ее предводителя красовался сказочный дракон, то... дальнейшие объяснения, по-моему, излишни. 
Хочу подчеркнуть, что если к произведениям устного народного творчества подходить с позиций человека раннего средневековья, то волшебные картины легенд, былин и сказок засияют новыми красками, оживет весь «зверинец» феодальных гербов. 
Кстати говоря, путешествие Ивана-царевича за «тридевять земель, в тридесятое царство» наверняка не было слишком долгим. Просто ему приходилось пересекать границы многочисленных удельных княжеств. 
Не следует забывать и того, что средневековые авторы, повествуя о конкретных лицах и событиях, по ряду причин выражались иносказательно, рассчитывая, что современники поймут, о ком идет речь. Но со временем закодированная геральдическая символика вытеснила следы реального, и некие владельцы уделов превратились в сказочных змеев, драконов, кощеев бессмертных. Воистину прав был поэт, сказав однажды, что «сказка ложь, да в ней намек...». 

Версии, заслуживающие внимания 
Дмитрий РЕДЕР, кандидат исторических наук 

Прежде всего мне хотелось бы подчеркнуть, что любое исследование таит немало трудностей, однако во сто крат сложнее поиск, который приходится вести, опираясь на минимум достоверных исторических источников. В этих случаях нередко приходится прибегать к изысканию косвенных данных, которые иной раз обнаруживаются самым неожиданным образом. 
Однако при использовании такой методики главное заключается в том, чтобы избежать соблазна искусственно «привязать» новую информацию к своей концепции. Стоит ли еще раз напоминать, что при подобном подходе к предмету исследования ценность работы будет сведена к нулю. 
Впрочем, авторы статей, которые мне предложили прокомментировать, избежали этой опасности. Конечно, было бы преждевременно соглашаться со всеми выводами, сделанными ими, но хочу заметить, что подход кандидата технических наук Н. Дорожкина и капитана Д. Зенина к решению исторических проблем представляется интересным и оправданным. 
Так, Дорожкин, опираясь на известные исследования профессора Б. Поршнева, высказывает предположение, что в роли дива — персонажа из древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве» — мог выступить реликтовый гоминоид. Пусть образ его обильно украшен фантастическими атрибутами, но за ними внимательный взгляд исследователя обнаруживает реальные признаки существа, похожего на одного из предков человека. 
Что же касается странной детали — небольшого рога на лбу, упомянутого Низами Гянджеви, то им может оказаться всего лишь развитый надбровный валик, присущий ряду человекообразных. 
Не могу не согласиться и с тем, что по некоторым своим чертам див из «Слова о полку Игореве» напоминает существо, описанное в поэме «Искандер-наме», относящейся к тому же историческому периоду. В связи с этим нельзя исключить возможности, что при внимательном изучении других произведений будут обнаружены новые сведения о дивах или им подобных. 
Должен отметить, что Дорожкин, защищая свою версию, сумел показать несостоятельность гипотез, сторонники которых отождествляли дива с известными всем зверями, птицами и даже с половецкими лазутчиками. 
В статье Зенина говорится о событиях опять-таки того же периода русской истории, и автор преследует аналогичную цель, только предметом его поиска становятся русские былины. В связи с этим напомню, что историки уже подвергли их тщательному анализу, сопоставив отдельные фрагменты этого общерусского эпоса с летописными сведениями. Все это стало возможным с 1804 года, когда Кирша Данилов собрал и издал первый их сборник — «Древние Российские стихотворения». 
Возвращаясь к работе Зенина, полагаю: с его выводом о том, что в былинах о Змее Тугарине и Змее Горыныче нашли отражение междоусобные войны русских княжеств и борьба последних с кочевниками, можно согласиться. Равно как и с тем, что некоторые фантастические образы были навеяны сказителям феодальной символикой гербов. 
Довольно метко Зенин сравнивает движущуюся по дороге колонну вражеских войск со змеей — чувствуется опыт профессионального военного. 
Со своей стороны, хочу добавить, что стремление авторов средневековых былин, песен и поэм к гиперболизации при описании деяний героических персонажей объяснить нетрудно. Чем необычнее выглядел подвиг, тем большее эмоциональное воздействие оказывало произведение на слушателей и читателей. Кстати, гиперболизация была присуща народному творчеству во все времена и во всех странах. 
Так, гомеровские герои поражали своих противников гигантскими камнями, индейский вождь Гайавата в пылу сражения отламывал вершину горы... 
Возвращаясь к поединку Добрыни со Змеем Горынычем, хочу подчеркнуть, что этот эпизод лишний раз напоминает о деятельности исторического Добрыни, активно помогавшего князю Владимиру насаждать на Руси христианство. 
Единственно, против чего я категорически возражаю, так это против какого-либо намека на доисторических ящеров, которые, как всерьез полагает автор, могли встречаться в Европе раннего средневековья. Вот уж где действительно надо «обладать буйной фантазией»!